Извините, но понятие советская мафия представляется мне недоразумением. Ваша мафия — это газетная сенсация, щекотка для нервов обывателя. Или миф, которым можно объяснить любые неприятности, что-то вроде злого духа у наших патриархальных индейцев. За мафией на моей родине числится немало грехов, действительных и мнимых, но уверен, что никому никогда не пришло бы в голову списывать на нее отсутствие мяса в магазинах. Для таких целей у нас используют злого духа.
Берусь утверждать, что тот, кто не бывал у нас в Колумбии, понятия не имеет о том, что такое мафия. Если в городах власти еще как-то поддерживают видимость законности, то в глухих селах мафия имеет, по меньшей мере, твердую ничью. В таких местностях для юношей и подростков не участвовать в мафии — все равно как для ваших детей не ходить в начальную школу. Может быть, ваша мафия когда-нибудь и дорастет до колумбийской, но пока позвольте мне не принимать ее всерьез.
Я завел этот разговор вовсе не для того, чтобы вас расстроить. У русских вообще есть печальное свойство надолго застревать на неприятных сторонах жизни. Когда-нибудь это вас погубит. Черт с ней, с мафией, ведь есть еще солнце и любовь. Но русские как сядут на свою мифическую мафию, так и не слезут с нее до тех пор, пока не доведут себя до тяжелой депрессии. Может быть оттого, что у вас так мало солнца… Но я колумбиец и собираюсь рассказать про солнце, любовь и кровь.
Я родился в горной колумбийской деревне и, как все, в юности участвовал в банде. Нас было человек десять, и народ, откровенно говоря, подобрался гнилой. Конечно, христианские святые в банду, как правило, не записываются, но своеобразное мужественное благородство не такая уж редкость среди бандитов. Наш же вожак был отвратительно мелко расчетлив, как русская проститутка, и жесток, как индеец. Людей он подобрал себе под стать. Только неопытность и невежество удерживало меня от того, чтобы уйти или перерезать ему ночью глотку. К счастью, я имел достаточно мужества, чтобы не сделаться шестеркой, потому что мальчикам для битья в таких бандах приходится хуже, чем где-либо. Эту роль у нас исполнял паренек по имени Педро. Как обычно, худшим угнетателем оказался тот, кто в иерархии стоял лишь на полступеньки выше. Этого мерзавца звали Пабло.
Я, конечно, не собираюсь давать вам отчет о нашей деятельности. По совести говоря, срок давности за некоторые грехи не истек до сих пор. Скажу лишь, что в нашей работе не было ничего романтичного. Мы до изнеможения ходили пешком с тяжелыми грузами, а для отдыха на день-два задерживались в одном маленьком селенье.
Здесь у нас было то, что русские называют малиной. Село это я до сих пор воспринимаю как оскорбление благородному солнечному духу Латинской Америки. Что может быть ближе сердцу латиноамериканца, чем католическая вера с ее пышной обрядностью, пылкой набожностью и дарами пречистой деве? А в этом селенье, не знаю уж с каких пор и почему, угнездилась туманная англо-германская протестантская склизь. Жители села были такими истыми пуританами, каких сейчас не сыщешь среди гринго. А говоря попросту и без обиняков, местные женщины нам не давали.
Если вы думаете, что бандиты могли бы и наплевать на религиозные воззрения беззащитных крестьян, то глубоко заблуждаетесь. Бандиты слишком зависят от доброжелательности местного населения, чтобы рискнуть оскорбить его в наиболее глубоких чувствах. Это вовсе не благородство, а инстинкт самосохранения. Другое дело, конечно, если ты находишься далеко от своей территории. Поэтому, кстати, свои бандиты нередко защищают население от чужих.
В нашей малине была лишь одна женщина на десятерых. Правда, о такой женщине стоит рассказать особо. Начну с внешности.
Широкие бедра, испанское наследство, конечно, не редкость в наших краях. Но пышная грудь особой округлой формы, какую я встречал лишь у немок и славянок, попадается у нас не чаще, чем протестантские общины. Добавьте сюда гладкую смуглую кожу без малейших изъянов, светлые волосы и индейский разрез глаз, и вы поймете, что эта женщина могла зарабатывать тысячи в лучших борделях страны. Почему она торчала в глухомани с таким отребьем, как мы? Темная история. Говорили, будто она была подругой одного из баронов мафии и ее заподозрили в сотрудничестве с властями. Будто бы она бежала, стремясь отсрочить исполнение неизбежного приговора. Мы старались не прислушиваться к разговорам, потому что, окажись они правдой, мы были бы обязаны исполнить приговор. Мы не хотели терять Магду и не боялись, что она шпионка властей, потому что шпионаж в отсутствие всяких средств связи — занятие бессмысленное. Пацан, подкупленный властями, принес бы нам больше вреда.
Стиль ее любви тоже был необычен для наших краев. Мы горячие и любвеобильные люди, но весьма консервативны в том, что касается стиля и техники. Конечно, опытная путана обязана разбираться во всяких хитрых штучках, но одно дело — знать, а другое — питать к ним болезненную склонность. Именно такой была Магда. Она уединялась только с вожаком, в знак особого почтения, а с остальными предавалась коллективной оргии, как какая-нибудь европейская наркоманка, удовлетворяя нескольких мужчин одновременно.
Я лично с неодобрением отношусь к такого рода выкрутасам. Они — симптом импотенции белой культуры. Сильный и здоровый духом человек не нуждается в этом цирке, чтобы утвердить себя, но наши деревенские олухи были без ума от Магды. Грань, отделяющая их от животных, во время оргий стиралась окончательно. Я единственный взирал на все с известной долей отстраненности, хотя, конечно, и не корчил из себя пуританина. Поэтому я первый заметил, что с Педро что-то не так.
Паренек влюбился в Магду и все круче входил в любовный штопор. Ситуация для него складывалась безвыходной. По своему положению в нашей иерархии он мог подойти к Магде только самым последним. Пока она стояла на четвереньках и работала на несколько фронтов сразу, он подлезал под ее грудь, теребил, ласкал и покусывал ее, подвывая при этом как волчонок. Не знаю точно, в кого он влюбился: в Магду или отдельно в ее грудь. Было забавно смотреть, как он пытался затолкать в рот обе груди одновременно. При этом его одолевала такая буря чувств, что к тому моменту, когда подходила его очередь, он оказывался совершенно невменяемым и ни на что не способным. Его лихорадка, таким образом, не получала облегчения, и он чах на глазах. Конечно, его было необходимо оставить с Магдой вдвоем на неделю-другую, и я предложил сделать это, но наши подонки не разрешили. Они сказали, что не намерены волочить вместо Педро его груз и формально были правы. Я, однако, думаю, что они отказали по своей подлости. Чужие страдания доставляли им удовольствие.
Особенно усердствовал Пабло. Он прилагал все усилия к тому, чтобы Магда не могла заняться Педро. Та, как опытная женщина, конечно, понимала, что для представительниц ее профессии любовная лихорадка ни к чему, и старалась ее облегчить. Но Пабло всегда встревал в этот момент между ней и Педро, заставлял Магду проделывать и то, и другое, и третье, чем доводил несчастного Педро до конвульсий. Впрочем, и усилия Магды были не слишком активными. Педро был ей безразличен, к тому же он был самым безопасным из всех нас. У него еще оставался шанс взять Магду ночью, когда все спят, но каким-то врожденным инстинктом благородства он понимал, что настоящая любовь не должна быть торопливой и трусливой. А влюбился он по-настоящему. Однажды я уступил ему свою очередь к Магде, но он отказался, хотя я видел, чего ему это стоило. Ведь любовь — это не кость, которую можно бросить, как собаке из милости. После этого я понял, что в этом пареньке есть нечто, за что его можно уважать, и мы сошлись ближе.
Я сказал, что женщина была у нас только одна. Я был неправ, так сказать, с точки зрения анатомии. Там была еще женщина по имени Анна, просто язык не поворачивался назвать женщиной это чахлое семнадцатилетнее существо. Признаться, за всю жизнь я не видел девушки некрасивее. Явный и сильный дефект кожи лица делал ее совершенно непривлекательной для мужчин, даже очень пьяных. Пабло похвалялся, что сделал ее женщиной, прикрыв ей при этом лицо тряпицей, но больше не повторял посягательств. Анна стирала, стряпала и убиралась в доме. Ее особенно не обижали, но просто не замечали как человека. Я был к ней добрей, чем остальные, и однажды она задала мне несколько вопросов, хотя обычно ни с кем не разговаривала. Ее вопросы касались Педро, и, сделав поправку на бесхитростную деревенскую дипломатию, можно было заключить, что она влюблена в него.
Педро этого, конечно, не замечал. Умереть от несчастной любви — для европейца стертый словесный штамп, но именно это происходило на моих глазах. Парня шатало ветром, и мне иногда приходилось нести часть его поклажи. Я был почти уверен, что он или умрет во время перехода, или затеет бессмысленный бунт, который закончится его убийством. Но дело обернулось по-другому, потому что вмешалась Анна.
Однажды, когда во время очередной оргии Педро, как обычно, вел свою конвульсивную игру с грудью Магды, Анна, не говоря ни слова, тихонько подкралась к нему, расстегнула ремень брюк и принялась ласкать. По всему было видно, что наглядные уроки Магды не пропали для нее даром. Педро в своем мрачном экстазе не сразу заметил это, а потом уже сопротивляться было нелепо. В первый раз за долгое время он, наконец, разрядил напряжение и задремал. Утром он встал в более спокойном, чем обычно, состоянии духа и, вопреки обыкновению, немного поел.
Так повторялось несколько раз. Наши олухи, конечно, гоготали без стеснения. Анна краснела и кусала губы, но не отступалась. Я видел, что все это дело не приносит ей удовольствия, но она шла на жертву ради Педро. Один раз я разглядел слезы на ее глазах. Плоть Педро была с ней, но душа оставалась с Магдой.
Состояние Педро немного улучшилось, но выхода я все равно не видел. Нет знаю, как пошло бы дело дальше, если бы ход событий неожиданно не ускорился. Во время одного из походов Педро обнаружил полицейскую засаду и сумел предупредить остальных. Вожак вознаградил его, уступив свое право на Магду.
Итак, Педро с Магдой ушли в соседнюю комнату. Я внимательно наблюдал за происходящим. Анна сидела в углу, прикрыв глаза руками, и вроде как молилась. Остальные пили виски, перемигивались и ждали, пока освободится Магда. Один Пабло не находил себе места, не зная, на ком сорвать злобу. Все уважение этого мерзавца к себе держалось на том, что кто-то стоял на иерархической лестнице еще ниже, чем он. А теперь он вдруг оказался самым нижним и испытывал острую потребность унизить кого-нибудь еще. Наконец, его взгляд упал на Анну. Он приказал ей принести новый стакан и затем залепил оплеуху за нерасторопность.
Тем временем Пабло занимался любовью с Магдой. Что он чувствовал в этот момент? Он ожидал чего-то сверхъестественного, намного превышающего то, что он уже испытал. Но ведь он испытал колоссальное безвыходное томление духа. Он испытал ласки, оказываемые любящей, чуткой душой. Могли ли сравниться с этим отработанные, но прохладные и почти безразличные движения профессиональной путаны? Педро понял, что это занятие не заслуживает имени любовь, а любовь ждет его в соседней комнате. Другой на его месте не понял бы это так быстро, но Педро действительно обладал необычайной душой. Он должен был бы стать поэтом, а не бандитом. Проклятая нищета! Вы спросите, откуда я так хорошо знаю о том, что чувствовал Педро? Он сам рассказал мне позже, когда мы стали друзьями.
Тем временем Пабло окончательно вышел из себя. Он схватил Анну за волосы, повалил, разорвал на ней платье и слегка придушил. Никто, конечно, не заступился за девушку. Мне было жаль ее, но вмешаться в такой момент означало нанести Пабло смертельную обиду. Нам пришлось бы драться насмерть. Скорее всего, я убил бы этого слизняка, но к тому времени мое положение в банде стало опасным. Меня невзлюбили за независимость. Убей я Пабло, и недолго после этого прожил бы сам. Я предпочел не вмешиваться, ожидая, что Пабло оставит Анну в покое, когда удовлетворится. Но он окончательно озверел и душил так сильно, что у бедняжки глаза начали вылезать из орбит. В этот момент в комнату вошел смущенный Педро.
Нас будто обдало горячей волной ярости, когда он увидел, что Пабло делает с Анной. Он убил негодяя так быстро, что мы не успели и глазом моргнуть. Никто не подозревал за ним такой сноровки в обращении с ножом. У тех, кто когда-то обижал Педро, похолодели сердца, когда они поняли, что были тогда в двух шагах от гибели. Но я думаю, что раньше Педро не смог бы так драться, ибо нож латиноамериканца — это продолжение его духа. Раньше дух Педро был надломлен и слаб, но теперь стал целен и силен. Он исцелился и стал мужчиной в тот момент, когда понял свою любовь и принял на себя бремя, связанное с ней.
Он прикрыл Анну пледом, обнял и что-то зашептал, обтирая ей слезы. Так они провели всю ночь, а утром объявили, что поженятся. Они так торопились, что даже согласились на протестантский обряд. Впрочем, для двух любящих сердец не так уж и важен посредник, чтобы достичь небес.
Да, они поженились, и Педро стал другим человеком. Настоящим мужчиной, не позволяющим унижать себя и умеющим любить других. Мы стали друзьями, и никто уже не смел задевать нас двоих.
Мне хотелось бы сказать, что они жили долго и счастливо, но это не так. Впрочем, недавно я пришел к выводу, что счастье, подобно буддийской нирване, не имеет временного измерения. Они были счастливы, и этого достаточно.
А что касается времени, то меньше чем через год на нас напал армейский десант. Все были убиты в перестрелке: и Педро, и Магда, и беременная Анна. Я один спасся по чистой случайности. Я воспользовался случаем, чтобы ускользнуть из мафии и круто изменил жизнь. Пишу сейчас диссертацию о цикле Юг Борхеса. Слыхали о таком? Именно поэтому я и сижу перед вами здесь, под этим низким унылым небом, и рассказываю про солнце, любовь и кровь.