Глава 2: Ненасытная Вера
Ее слова повисли в воздухе, густом от запахов их тел — сладковатого аромата ее кожи, смешанного с едкой гарью скверны и терпким духом семени. «Сможешь ли ты, чернокнижник, трахнуть служительницу Света так, чтобы она действительно почувствовала себя обращенной?»
Малкор смотрел на нее, на эту сиреневую деву, стоявшую перед ним на коленях. Ее пальцы, длинные и изящные, но с хваткой, полной властного требования, продолжали свои плавные, настойчивые движения, обхватив его мошонку. Ее прикосновение было не просто лаской; оно было вопрошанием, вызовом и обещанием. Под ее умелыми пальцами его плоть, уже уставшая, отзывалась глухой, горячей пульсацией. Кровь, казалось, закипала в его жилах с новой силой, и его член, все еще влажный от нее, начал медленно, но неумолимо пробуждаться, наполняясь силой под ее настойчивой рукой.
Она была для него вызовом. Живым воплощением всего, что он презирал и над чем пытался доминировать — святой веры, хрупкой чистоты. Но эта чистота оказалась обманчивой. Под ней скрывался вулкан похоти, который он лишь случайно вскрыл. И теперь он горел желанием затрахать ее до потери сознания, чтобы она, эта могущественная паладин, лежала у его ног бездыханной от наслаждения, чтобы ее серебряные глаза закатились, и она забыла имя своего Света. Но сам он был ошарашен. Откуда в этом хрупком теле, которое, казалось, можно было сломать одним неверным движением, брались такие силы? Как она выдерживала его напор, его ярость, и не просто выдерживала, а требовала еще?
«Ты ненасытная, похотливая маленькая дринейка, — хрипло повторил он, уже не как оскорбление, а как констатацию невероятного факта. Его рука сама потянулась к ее лицу, и он провел большим пальцем по ее влажной, раздувшейся от поцелуев губе. — Разве Свет не учит тебя умеренности?»
Ирель усмехнулась, низко и вкрадчиво, и кончиком языка лизнула его палец. «Свет учит меня полноте бытия. А я… я еще не полна. Ты сказал, что скверна хорошо питает. Так докажи это. Наполни меня».
Ее взгляд, горячий и полный вызова, был последней каплей. С рычанием, в котором смешались ярость, страсть и неподдельное изумление, он рванулся вперед. Его руки впились в ее плечи, и он прижал ее к холодной каменной стене. Спина Ирель с глухим стуком ударилась о камень, но вместо крика боли из ее груди вырвался низкий, гортанный, почти демонический смех. Этот звук пугал его, будто он выпустил на волю нечто древнее и неподконтрольное, но одновременно он возбуждал его так, как не возбуждала ни одна жертва в его темных ритуалах.
Он яростно прижался губами к ее рту, и этот поцелуй был сражением — за господство, за воздух, за саму душу. Ирель ответила ему с той же яростью, ее язык встретил его, ее зубы слегка прикусили его нижнюю губу. Ее рука, все еще сжимавшая его яйца, разжалась и скользнула выше, обхватывая его член, который теперь стоял колом, вернув всю свою былую твердость и, казалось, став еще больше от ее дерзких слов и прикосновений.
«Приступай, чернокнижник, — выдохнула она ему в губы, и в ее голосе звучала сталь приказа. — Не заставляй себя ждать».
Словно повинуясь некоему магическому приказу, Малкор подхватил ее на руки. Она была удивительно легкой, почти невесомой. Ее стройные ноги обвились вокруг его талии, а копытца сомкнулись у него на спине. Он донес ее до массивного дубового стола, стоявшего в стороне, заваленного пыльными фолиантами и ритуальными принадлежностями. Он смахнул все на пол одним движением руки. Священные свитки и демонические фетиши с грохотом полетели на каменные плиты. Он уложил ее на грубую деревянную столешницу, как жертвенное животное.
Ирель лежала, тяжело дыша, ее грудь вздымалась, а серебряные глаза сияли в полумраке лихорадочным блеском. Она смотрела на него с вызовом, ожидая, что он снова войдет в нее с той же животной силой. Но Малкор решил изменить тактику. Если он хотел сломать ее, ему нужно было атаковать там, где она не ждала.
Он опустился на колени перед столом, резко раздвинул ее дрожащие бедра и погрузил лицо в сокровенную глубину ее тела.
Ирель вскрикнула — высоко, пронзительно, от неожиданности. Она ожидала грубого вторжения, но не этого… не этой осмотрительной, варварской ласки.
«Что ты делаешь?!» — вырвалось у нее, но ее тело тут же выгнулось дугой, когда его язык, шершавый и невероятно умелый, нашел ее клитор.
Малкор не ответил. Он держал ее бедра, впиваясь пальцами в упругую плоть, не давая ей сомкнуть ноги. Его язык работал с дьявольским искусством — то быстрые, вибрирующие движения, то медленные, плавные круги, то легкие посасывания. Он изучал каждую складку, каждую тень, каждый ее отклик. Ее пизда, которую он только что трахал с такой яростью, снова казалась невероятно тугой и девственной. Плоть была воспаленной, чувствительной, и каждый прикосновение его языка вызывал в ней электрические разряды удовольствия.
«Ан’кир!.. — стонала она. — Что ты делаешь?..»
Но ее вопросы быстро превратились в бессвязные стоны. Его язык был искусным оружием. Он не просто лизал; он атаковал. Быстро, настойчиво, вибрируя, ритмично надавливая. Он заставлял ее дергаться и извиваться на столе, ее бедра бессознательно двигались, подставляясь под его рот. Она никогда не испытывала ничего подобного. Это было так интимно, так подчиняюще и так невероятно божественно.
«Да! Вот так! — кричала она, ее голос эхом разносился под сводами. — Не останавливайся! Этот язык… Света ради, откуда он у тебя?!»
Малкор, воодушевленный ее реакцией, удвоил усилия. Одной рукой он придерживал ее за бедро, а пальцы другой руки нашли ее вход и без церемоний вошли в нее, растягивая и наполняя ее, двигаясь в такт работе его языка.
Ирель полностью отдалась ощущениям. Она сжимала его голову между бедер, ее пальцы спутались в его волосах, она прижимала его к своей плоти так сильно, как только могла. Ее крики и стоны сливались в непрерывную песнь наслаждения.
«Да! Глубже! — приказывала она, ее голос срывался. — Вылижи меня всю! Сделай из меня лужу! О, да! Ты… ты лучший, кто когда-либо делал это… Лучший!»
Ирель закинула голову назад и застонала, уже не пытаясь что-либо скрыть. Ее пальцы вцепились в его спутанные волосы, не отталкивая, а прижимая его сильнее к себе.
«О, Свет… О, Мой Свет… — лепетала она, ее бедра сами начали двигаться, следуя ритму его языка. — Да… вот там… не останавливайся!»
Это было великолепно. Лучше, чем все, что она когда-либо испытывала. Его язык был живым огнем, выжигающим из нее последние остатки стыда и сомнений. Она чувствовала, как внутри нее все сжимается в тугой, сладкий узел, готовый вот-вот развязаться.
«Ты… ты прекрасен в этом… — выдохнула она, ее голос срывался на высоких нотах. — Твой язык… Боги, твой язык! Лижи меня! Лижи мою пизду! Вылижи ее всю!»
Она была разнузданна и прекрасна в своем разврате. Ее сиреневая кожа покрылась румянцем, грудь вздымалась, а на лице застыла гримаса блаженного экстаза. Малкор, подчиняясь ее приказам, удвоил усилия. Он ввел два пальца внутрь ее, чувствуя, как ее влажные, горячие стены сжимаются вокруг них, и одновременно продолжал яростно работать языком над ее бугорком.
Волна накатила на нее внезапно и сокрушительно. Ирель закричала, ее тело затряслось в конвульсиях, ее ноги свело судорогой, а из глаз брызнули слезы. Она кричала без умолку, пока оргазм перекатывался через нее, долгий, мучительный и освобождающий.
Прежде чем она успела опомниться, Малкор поднялся над ней. Его член, огромный и грозный, был готов к новому штурму. Он не стал тратить время на прелюдии. Он раздвинул ее бедра, все еще трепетавшие от оргазма, и одним мощным, уверенным толчком вошел в нее.
Ирель снова вскрикнула, но на этот раз крик был полон дикой радости и удовлетворения. «Да! Вот так! Снова! Наполни меня!»
«Да! Вот так! — кричала она, ее бедра двигались ему навстречу с такой же силой. — О, да! Твой член… он просто создан для меня! Идеальный! Ан’кир, какой же он огромный!»
Он прижал ее к столу, его тело покрывало ее, как саван. Он начал двигаться, задавая быстрый, неистовый ритм. Стол скрипел и стучал, угрожая развалиться под их напором. Ирель полностью отдалась ему. Ее ногти впились в его спину, оставляя длинные красные царапины на его загрубевшей коже. Она стонала, кричала, выла от наслаждения, ее голос эхом разносился под сводами часовни.
«Какой ты… огромный! — выкрикивала она, ее глаза блестели. — Какой великолепный член! Ты выебываешь из меня всю ложь! Выебываешь самую суть!»
«Ты ненасытна, дринейка, — хрипел он, вгоняя в нее свой ствол. Его пот капал на ее грудь. — Твоя жажда… она бездонна».
Он наклонился и прильнул губами к ее груди. Он взял ее маленький, твердый, как камень, сосок в рот, лаская его языком и покусывая. Ирель застонала еще громче, выгибаясь навстречу его губам. Ее руки обвились вокруг его шеи, прижимая его к себе.
«Моя грудь… ты любишь ее? — страстно прошептала она ему на ухо. — Ты делаешь ее такой чувствительной… Я чувствую твои укусы… везде… глубоко внутри».
Они двигались в идеальном, яростном синхрон. Малкор, обычно холодный и расчетливый, не мог скрыть своего изумления. Она была искусна в сексе, как в бою. Ее бедра встречали каждый его толчок, ее мышцы сжимали его член с такой силой, что ему самому приходилось прилагать усилия, чтобы не кончить раньше времени. Она была не пассивной жертвой, а равной участницей этого дикого танца.
Затем, чувствуя, как приближается кульминация, он резко вытащил из нее и перевернул ее на живот. Он приподнял ее таз, поставив ее в позу раком, и с силой прижал к краю стола. Ее идеальные, округлые ягодицы поднялись перед ним, сиреневые и упругие, с покрасневшим, влажным входом, который так жаждал его возвращения.
«Я затрахаю тебя до смерти, похотливая дринейка, — прошептал он, его голос был низким и зловещим, полным темной магии и обещания. — Я выебу из тебя твой Свет, и ты забудешь, как его звать».
Ирель, вместо того чтобы испугаться, фанатично рассмеялась. Ее смех был музыкой его торжества и ее собственного освобождения. «Попробуй, чернокнижник! Сделай это! Докажи, что твоя скверна сильнее моей веры!»
Он вошел в нее снова, и на этот раз это было еще жестче, еще глубже. Он одной рукой прижимал ее к столу, а другой… его пальцы сомкнулись на основании ее рога. Это было интимнее, чем любое другое прикосновение. Рога дринейки были сакральны, символ их расы и связи с магией. И сейчас он держал ее за рог, как вожжи, управляя ее телом, направляя каждый ее толчок, каждый стон.
«Не останавливайся!…» – это был уже приказ, но приказ, полный похоти. Её голос звучал хрипло и властно. – «Докажи, что ты не только на убийство способен!»
Ирель взвыла от наслаждения, когда он начал двигаться. Его толчки были яростными, резкими, почти болезненными. Он вбивал ее в стол, его бедра с грохотом ударялись о ее ягодицы. Эта грубость, это абсолютное доминирование заводили ее до безумия.
«Да-а-а! Вот так! — закричала она, ее голос сорвался. — Не жалей меня! Дай мне всю свою ярость!»
Малкор не заставил себя просить. Он начал двигаться, задавая быстрый, неистовый ритм. Его бедра с грохотом ударялись о ее ягодицы, ее тело раскачивалось вперед-назад под его напором. Он держал ее за бедра, но этого было мало. Его взгляд упал на ее рога — изящные, похожие на резной аметист, исходящие от макушки. Символ ее расы, ее связи с магией. Символ всего, что он презирал.
«Да! Вот так! Держи меня за рога! Трахни свою святую шлюху! — кричала она, ее голос хрипел. — Покажи мне, на что способна твоя скверна!»
Одна его рука отпустила ее бедро и поднялась вверх. Его пальцы сомкнулись на основании ее рога. Это было интимнее, чем любое другое прикосновение. Он держал ее за рог, как вожжи, как рукоять. Ирель замерла на мгновение, почувствовав это новое, сакральное унижение и порочное возбуждение.
«Да… — выдохнула она, ее голос был полон какого-то благоговейного ужаса. — Держи меня за рога, еретик. Управляй мной. Покажи, кто здесь господин».
«Молчи! — рычал он, дергая ее за рог и заставляя выгибать спину, входя в нее под новым, невероятным углом. — Ты здесь лишь для того, чтобы принимать мой член и кричать от наслаждения».
«Я и кричу! — вопила она в ответ, ее тело трепетало от каждого его толчка. — Ан’кир! Какой же он огромный! Ты разрываешь меня на части! Трахай свою святую шлюху! Вытрахай из меня всю праведность!»
Ее слова подстегивали его. Он трахал ее с яростью, которую не испытывал даже в самых ожесточенных битвах. Он держал ее за рог, направляя каждый удар, каждый стон. Его другая рука отпустила ее бедро и обхватила ее грудь, сжимая упругую плоть, щипая и дергая ее сосок.
«Твоя грудь… — хрипел он. — Такая маленькая и упругая. Она создана для того, чтобы ее сжимали, пока тебя трахают».
«Да! — она сама прижала его руку к своей груди сильнее. — Сожми ее! Сделай мне больно! Я хочу чувствовать тебя везде!»
Ее глаза сияли, буквально излучали свет. Яркое, серебристое сияние лилось из них, освещая пыльное подвальное помещение. Свет не гас в ней; он переполнял ее, реагируя на каждое движение, на каждое слово. Казалось, он питался ее экстазом.
«Ты кончишь для меня, дринейка, — рычал Малкор, чувствуя, как его собственная ярость и страсть достигают пика. Он тянул ее за рог на себя, заставляя ее выгибать спину, и входил в нее под новым, невероятным углом. — Ты кончишь, когда я прикажу! Ты забудешь о своем Свете на моем члене!»
«Заставь меня! — вопила она в ответ. — Заставь меня кончить! Я требую этого! Я хочу этого! Ты… ты великолепен! Твой член… он творит со мной чудеса!»
Ее слова, ее признания были для него сильнейшим афродизиаком. Он видел, как ее тело напрягается, чувствовал, как ее внутренности начинают судорожно сжиматься вокруг него.
«Кончай!» — проревел он, и это было заклинание, приказ, молитва.
«Кончаю!» — закричала она в ответ, и ее крик был светел и ужасен.
Оргазм накрыл их одновременно, сокрушительный, как удар молота, и яркий, как вспышка святого огня. Малкор, с последним, сдавленным стоном, излился в нее, заполняя ее своим семенем, чувствуя, как ее тело бьется в конвульсиях, выжимая из него все до последней капли. Свет, исходящий от ее глаз, стал ослепительно белым, на мгновение озарив всю часовню, а затем погас.
Он вытащил из нее и, шатаясь, отступил. Его ноги подкосились, и он тяжело рухнул на пол, прислонившись спиной к разбитому алтарю. Он был опустошен, выжат досуха. Его могучее тело, закаленное в темных ритуалах, дрожало от напряжения.
Ирель, получив незабываемый оргазм, издала последний, долгий, затухающий стон. Ее тело обмякло на столе, безвольно, как тряпичная кукла. Ее грудь тяжело вздымалась, пытаясь поймать воздух. Она лежала без сил, ее серебренные волосы растрепались, а кожа лоснилась потом и его семенем, стекающим по внутренней стороне ее изящных, дрожащих бедер.
В часовне воцарилась тишина, нарушаемая лишь их тяжелым, прерывистым дыханием. Битва была окончена. Но кто в ней победил — тьма или столь уникально понятый Свет — было совершенно неясно. Ясно было лишь одно: их противостояние только началось.
Ирель, получив свою порцию неземного наслаждения, с последним, оглушительным воплем, обмякла на столе. Ее тело, еще минуту назад бившееся в конвульсиях страсти, теперь лежало совершенно бесформенной, прекрасной массой. Ее грудь тяжело вздымалась, пытаясь вобрать воздух в спазмированные легкие. Из ее растянутой, покрасневшей киски густой поток спермы снова вытекал на холодный камень стола, образуя под ней лужу. Она не могла пошевелиться. Она не могла даже думать. Она просто лежала, ощущая каждую клеточку своего тела, каждый нерв, которые пели хвалу Свету, проявленному через самую темную, самую сладкую из возможных молитв.
Ирель закрыла глаза, и, казалось, погрузилась в сон, или в глубокую медитацию, ее тело наконец-то нашло покой. Малкор продолжал лежать и смотреть на нее. На эту загадочную, ненасытную служительницу Света, которая в порочном акте нашла свою самую искреннюю молитву. И он понимал, что эта ночь далеко не окончена. Ее вызов был принят. И он, Малкор, чернокнижник, не знал, что страшнее: уничтожить ее… или не суметь удовлетворить ее в следующий раз.
—— —— ——
Ирель сначала лежала на животе, раскинувшись по полированной столешнице, как жертвоприношение. Ее сиреневая кожа была влажной и покрытой легким перламутровым налетом пота. Длинные, белые, как лунный камень, волосы растрепались, и несколько прядей прилипли к ее щеке и могучему рогу. Ее мощные, но изящные ноги были раскинуты в бессилии, а на бедрах и ягодицах, идеальной округлой формы, проступали красноватые следы от слишком сильных объятий — отпечатки страсти, что бушевала здесь несколько минут назад. Она была поебана, совершенно удовлетворена и без сил.
С тихим, хриплым вздохом она попыталась сдвинуться. Соскользнув со стола, она едва не рухнула на каменный пол, но успела ухватиться за край стола дрожащей рукой. Она встала, опершись о него всем телом, ее спину выгибала изнурительная усталость. Она еле стояла, затраханная и растрепанная, но даже в этом ее прекрасное тело, дарованное Наару, было смертоносным соблазном.
Высокая, упругая грудь, эти две чаши идеальной формы, тяжело вздымалась, и на их вершинах твёрдые, похожие на шёлк тёмного аметиста соски, всё ещё были чувствительны к малейшему дуновению воздуха, наливаясь кровью и призывая к новым ласкам. По ним, как и по всему её телу, прошлась история минувшей ярости — следы зубов, синяки от сжимавших её с мольбой пальцев.
Её талия, осиная, невероятно хрупкий изгиб между могучей грудью и соблазнительными бёдрами, всё ещё хранила отпечатки рук, которые сжимали её, пытаясь обуздать неистовый ритм. А ниже… А ниже её тело расходилось двумя округлыми, гладкими и упругими бедрами, на которых проступали багровые отпечатки пальцев. Они вели взгляд в самую сокровенную точку, в ту самую «тень», теперь воспалённую, влажную и всё ещё пульсирующую смутным, обещающим новую пытку ритмом.
Серебряные волосы, обычно убранные в строгий пучок, растрепанным водопадом спадали на плечи и спину, слипаясь от пота. Она опиралась о стол, её стройные ноги, сильные и гладкомышечные, подкашивались и дрожали, отказываясь держать тело, которое было уже не оружием праведности, а воплощением запретного плода.
Ирель пыталась отдышаться, поймать обрывки своей паладийской дисциплины, что уносились прочь, как пепел на ветру. Но когда она подняла взгляд, в её синих, как у дренея, очах не было ни раскаяния, ни стыда. Лишь мгла похоти, тёмный, ненасытный огонь, что выжигал всё святое. Её божественная, смертоносная плоть, пахнувшая грехом и силой, всё ещё манила и требовала. Кровь стучала в висках, и все мысли занимало лишь одно — не омыться от скверны, а утонуть в ней снова, завладеть, быть трахнутой, пасть ещё глубже, ощутив, как эти мускулы вновь сжимаются в страсти.
Голод не утих; он лишь разгорался с новой силой, требуя продолжения. И Свет, её верный спутник, не отвернулся. Он не был слепым морализатором. Он был силой, и он отвечал на её зов. Тёплое, золотое сияние струилось по её измождённым конечностям, не исцеляя усталость, но подпитывая желание. Оно наполняло её, заставляя кожу светиться изнутри, делая каждый изгиб её тела ещё более соблазнительным и смертоносным.
Она — не осквернённая святыня. Она — воплощённый грех, паладин, чья плоть стала оружием, а порочная страсть — молитвой. И Свет, вместо того чтобы осудить, вторил этой молитве, преломляясь в её похоти, делая её божественной и губительной. Её губы тронула улычка, обещающая, что эта ночь ещё далека от завершения.
—
Тишину в часовне нарушало лишь тяжелое, прерывистое дыхание. Малкор сидел на холодном каменном полу, прислонившись спиной к обломкам алтаря. Его могучее тело, закаленное в бесчисленных битвах и темных ритуалах, впервые за долгие годы чувствовало себя полностью опустошенным, выжатым досуха. Мускулы горели, в висках стучало. Он наблюдал за ней, за этой дринейкой, которая опрокинула все его представления о силе и вере.
Ирель стояла, опершись о стол, ее тело было измождено, но даже в этой усталости сквозь невероятная, соблазнительная грация. Ее грудь тяжело вздымалась, сиреневая кожа лоснилась потом и его семенем, стекающим по внутренней стороне бедер. И тогда она повернула голову, и ее серебряные глаза, горящие неутоленным голодом, встретились с его взглядом. В них не было ни стыда, ни раскаяния, лишь темная, ненасытная похоть, требовавшая продолжения.
Малкор понимал этот взгляд. Он сам чувствовал глухое, животное желание снова обладать ею, затрахать эту святую шлюху до потери пульса, пока от ее светлой сущности не останется и следа. Но его тело, его чернокнижническая выносливость, подведенная им впервые, умоляло о передышке.
«Знаешь что, дринейка?» — его голос прозвучал хрипло и глухо, разрывая тишину. — «Было бы проще просто убить тебя. Сберегло бы кучу сил».
Ирель замерла. Затем ее губы тронула медленная, развратная улыбка, полная осознания своей власти. Ее смех, низкий и манящий, словно шепот демона в ухо святого, покатился под сводами.
«О, чернокнижник… — прошептала она, и в ее голосе звенела опасная игра. — Такие слова… они возбуждают меня еще сильнее. Мысль о том, что ты мог просто лишить меня жизни… но выбрал осквернить, подчинить, насладиться… это самая сладкая из возможных молитв».
Она медленно, с кошачьей грацией, выпрямилась и сделала шаг в его сторону. Каждое ее движение было демонстрацией ее форм — высоких упругих грудей с темно-аметистовыми сосками, тонкой, изгибающейся талии, соблазнительных округлых бедер. Она была воплощением запретного плода, и она знала это.
«Ты должен осознать, Малкор, — ее голос был мелодичным, но в нем таилась сталь, — что в твоей жалкой, полной скверны жизни не было и не будет никого прекраснее меня. Ни одной души, чья плоть была бы так же свята и так же порочна. Я — твой величайший грех и твое последнее искушение».
Она подошла вплотную и опустилась перед ним на колени. Ее сиреневые волосы шелковыми прядями коснулись его бедер.
«Да, черт возьми, — хрипло выдохнул он, его взгляд скользнул по ее идеальным чертам, по синякам, оставшимся от его страсти. — Ты прекрасна. Как демоница из самых сладких кошмаров. И ты безумна. И ненасытна».
«Это и есть моя суть», — без тени сомнения ответила она, и ее пальцы легли на его бедра. Она смотрела на его член, который под ее взглядом и от прикосновения ее дыхания начал подавать признаки жизни, слабо пульсируя. — «Ты просто разжег пламя, чернокнижник. И теперь обязан его питать, пока оно не поглотит тебя самого».
Она наклонилась, и ее губы, цвета спелой лаванды, прикоснулись к кончику его восстанавливающегося члена. Легко, почти невесомо. Затем ее горячий, влажный язык обвил его, скользнул вдоль ствола, исследуя каждую выпуклую вену, каждую неровность.
«Наша битва еще далека от завершения», — прошептала она, и ее дыхание горячим облачком окутало его чувствительную головку.
Малкор резко вдохнул, его рука непроизвольно вцепилась в ее волосы, спутываясь в серебристых прядях. «Я… я затрахаю тебя до потери сознания, святая шлюха, — просипел он, чувствуя, как желание снова закипает в его жилах, заглушая усталость. — Увижу, как этот свет в твоих глазах померкнет от усталости».
«Попробуй», — бросила она ему вызов, и с этими словами взяла его в рот.
Это не было нежным ласканием. Это был властный, почти агрессивный акт доминирования. Ее губы плотно обхватили его. Ее язык, невероятно гибкий и активный, яростно работал у основания головки, затем скользил вниз, к самому чувствительному месту на нижней стороне. Она контролировала ритм, глубину, каждое движение. Звуки, которые она издавала — низкие, похотливые стоны, причмокивания, хриплое, учащенное дыхание — были самой развратной музыкой, которую он когда-либо слышал.
Одной рукой она страстно поддрачивала его ствол, синхронизируя движения с работой губ и языка. Другая ее рука опустилась ниже, к его мошонке. Ее длинные, изящные пальцы принялись массировать его яйца — то нежно перекатывая их, то слегка сжимая, выбивая из него хриплые, неконтролируемые стоны. Она работала над ним с мастерством, которое противоречило всему, что он знал о паладинах. Она то опускалась до самого основания, задерживаясь там, глотая его весь, то поднималась, чтобы яростно лакать его головку своим языком, словно жаждущий путник у источника.
Малкор откинул голову назад, упираясь затылком в холодный камень. Он, который командовал демонами и выворачивал души, теперь был игрушкой в устах этой хрупкой с виду дринейки. Он смотрел на нее: ее глаза были закрыты, длинные серебристые ресницы лежали на щеках, а ее уши мелко подрагивали в такт ее движениям. На ее лице застыло выражение глубокой, почти религиозной концентрации. Она была полностью поглощена актом служения своему извращенному идеалу Света.
Внезапно она снова отпустила его, оставив его член мокрым, блестящим и почти полностью твердым. Она подняла на него взгляд, и ее серебряные глаза пылали.
«Мне нужен ты внутри меня. Сейчас. Я не могу ждать», — ее голос дрожал от нетерпения, почти от боли желания.
Как только его член окреп, она стремительно взгромоздилась на него, оседлав его бедра. Она не стала медлить. Резко, властно, она опустилась на него, приняв его всю свою тугую, обжигающую влагой глубину. Оба одновременно вскрикнули — он от сокрушительного удовольствия, она — от дикого восторга заполненности.
«Ан’кир!.. Да!.. — выкрикнула Ирель, ее голос сорвался на высокую ноту. — Вот так! Вот так, чернокнижник! Чувствуешь, как Свет сжимает твою скверну?»
И началось новое безумие.
Ирель повела себя с еще большей яростью, чем прежде. Она ритмично и неистово прыгала на его члене, ее бедра хлопали о его плоть с влажным, звучным шлепком. Ее тело было сценой для ее экстаза: грудь вздымалась, сиреневые соски твердели и наливались, на ее изящной шее играли напряженные мускулы.
«Ты… ты великолепен! — кричала она ему в спину, ее дыхание было горячим на его коже. — Твой член… он создан для меня! Идеально подходит для моей святой плоти!»
Она начала двигаться, задавая яростный, неистовый ритм. Ее бедра бились о его ягодицы с громкими, влажными шлепками. Она держала его за плечи, используя их как опору, ее ногти впивались в его кожу, оставляя красные полосы.
«Да! Вот так! — кричала она, ее голос звенел под сводами. — О, Свет! Твой член… он просто создан для меня! Он выжигает всю ложь, всю шелуху! Он показывает мне саму суть!»
Ее ногти впились в его грудь, оставляя длинные красные царапины. Она наклонялась, прижимаясь обнаженной грудью к его лицу. «Целуй их! Кусай! Сделай мою грудь своей!» — приказывала она, и он повиновался, захватывая ее маленький, твердый сосок губами, лаская языком и покусывая, пока она не стонала от смеси боли и наслаждения.
Малкор, обычно мрачный и сосредоточенный, был потрясен ее энергией. Он пытался отвечать, его руки схватили ее за бедра, пытаясь контролировать ее бешеный ритм, но она была неутомима.
«Ты… ненасытная демонесса!» — выдохнул он, чувствуя, как его собственное тело снова приближается к краю.
«Я — служительница Света! — страстно парировала она, насаживаясь на него с особой силой. — И мой Свет требует жертв! Твоя плоть, твое семя — это моя жертва!»
Она смеялась, ее смех был фанатичным, торжествующим. Она чувствовала его приближающуюся кульминацию, видела, как закатываются его глаза. И тогда она сделала нечто немыслимое. Одной рукой она снова обхватила его мошонку, но на этот раз не для ласки. Ее пальцы сжались у основания, в самом чувствительном месте, пережимая семенные протоки. Резкая, почти болезненная волна прокатилась по нему, отбрасывая оргазм.
Малкор ахнул, его тело напряглось. «Что ты делаешь?!»
«Еще не время, чернокнижник, — ее голос был властным и холодным, несмотря на пылающую страсть в глазах. — Я еще не готова. Ты не кончишь, пока я не разрешу».
Малкор уже не мог мыслить здраво. Его тело бунтовало против унижения, но его плоть была в рабстве у наслаждения, которое она ему доставляла. Он чувствовал, как знакомый спазм начинает клубиться внизу живота. Он был на грани.
«Я… я сейчас кончу…» — прохрипел он, его голос был полон отчаяния и желания.
«Нет! — властно оборвала его Ирель. — Еще не время. Я не разрешаю».
Она продолжала свои движения, еще более быстрые и требовательные. «Ты кончишь, когда я скажу. Когда мы оба будем готовы. Понял меня, чернокнижник?»
Малкор мог только кивнуть, его тело дрожало от напряжения. Ирель смеялась — ее фанатичный, звонкий смех заполнял часовню. Она наслаждалась своей властью над ним, над этим могущественным слугой тьмы. Она прыгала на его члене, как безумная, ее грудь подпрыгивала в такт, ее тело было покрыто испариной и сияло в полумраке.
«Какой же ты хороший… какой послушный… — она ласково, почти нежно гладила его затылок, не отпуская хватки на его рогах. — Видишь? Даже ты, воплощение скверны, можешь служить Свету. Служить мне!».
И она продолжила свое безумное наступление. Она скакала на нем, кричала, выла, восхваляя его член, ее тело было ведром без дна, выжимающим из него все соки. Она дразнила его, то ускоряясь до бешеного ритма, то замедляясь до томных, круговых движений бедрами, заставляя его изнывать.
«Скажи, что мое тело — самое прекрасное, что ты видел!» — потребовала она, на мгновение замирая.
«Твое тело… черт… оно божественно!» — прохрипел он, почти теряя сознание от переизбытка ощущений.
«Скажи, что мой Свет ослепляет тебя!»
«Он… он сжигает меня!» — это была чистая правда.
«Скажи, что ты мой!» — это был уже не вопрос, а утверждение.
«Я… я твой…» — капитулировал он, и в этой капитуляции была странная свобода.
Она удовлетворенно усмехнулась и возобновила движение. Она доводила его до края снова и снова, и каждый раз ее стальная хватка на его яйцах отбрасывала его назад, в пучину нескончаемого возбуждения. Он уже почти не издавал звуков, его сознание затуманилось, тело покрылось липким потом. Он был полностью в ее власти, игрушкой в руках ненасытной богини.
«Заставь меня! — вопила она в ответ. — Заставь меня кончить! Я требую этого! Я хочу этого! Ты… ты великолепен! Твой член… он творит со мной чудеса!»
Наконец, чувствуя, как и ее собственное тело сжимается в преддверии невероятного пика, она посмотрела ему в глаза. В ее серебряных очах бушевала буря.
«Теперь, — прошептала она, и ее голос был полон торжествующей ярости. — Теперь мы кончим вместе. Залий меня полностью, чернокнижник! Наполни свою святую шлюху!»
Она отпустила его яйца.
Этого было достаточно. С последним, сдавленным рыком Малкор взорвался, его семя горячим потоком хлынуло в нее. В тот же миг оргазм накрыл и Ирель, сокрушительный, всепоглощающий. Она закричала, ее голос сорвался в немом вопле, ее спина выгнулась, а глаза закатились. И тогда, в момент наивысшего экстаза, за ее спиной на мгновение, подобно миражу, распахнулись два огромных, сияющих неземным светом крыла, сотканных из чистой энергии Света. Они осветили всю часовню ослепительным сиянием, а затем так же мгновенно исчезли.
Она рухнула на него, ее тело бьется в последних судорогах наслаждения. Они лежали, сплетенные в немом оцепенении, их тяжелое дыхание постепенно стихало.
Отличная концовка, идеально вписывающаяся в заданный тон и характер героини. Вот вариант, который подчеркивает ее трансформацию и ту самую «священную греховность».
—
Прошло несколько долгих минут, прежде чем Ирель смогла собрать волю в комок. Дыхание ее постепенно выровнялось, а в глазах, затуманенных похотливой дымкой, снова загорелся ровный, холодный свет — тот самый, что освещал ей путь паладина. Она медленно поднялась с его тела, чувствуя, как по внутренней стороне ее бедер стекает густая, теплая жидкость — смесь ее собственных соков и его семени. Каждая мышца ныла, на сиреневой коже цвели синеватые и багровые следы от его пальцев, укусов и сжимавших ее объятий. Она была измотана, затрахана досуха, но в этой усталости не было опустошения. Была насыщенность.
Она не смотрела на Малкора, пока собирала свои вещи. Ее движения были медленными, почти ритуальными. Она подняла с пола разорванную рубаху, скользнула пальцами по грубой ткани, а затем отбросила ее прочь. Ей не нужно было укрывать наготу. Ее тело, испещренное следами страсти, было теперь таким же знаком ее служения, как и латы. Она подняла нагрудник, ощутив холод фел-железа. Застегнула наплечники. Каждый кусок доспеха, возвращаемый на место, был возвращением к одной из ее ипостасей. Но не к прежней. Уже никогда.
Наконец, ее пальцы обхватили рукоять «Воздаяния». Молот, обычно такой легкий в ее руке, сейчас казался неподъемным. Свет, струившийся по клинку, pulsated ровно, в такт ее собственному сердцу. Он не осуждал. Он понимал.
Только тогда Ирель подняла взгляд на Малкора.
Он сидел, прислонившись к обломкам алтаря, его грудь тяжело вздымалась. Его глаза, выцветшие от скверны, смотрели на нее с странной смесью истощения, животного удовлетворения и… удивления. В них не было страха. Он видел, как она облачается в доспехи, как берет в руки молот, и все же, казалось, не верил в неизбежность финала. Возможно, он все еще считал, что та священная блудница, что только что кричала под ним, была ее истинной сутью, а паладин — лишь оболочкой.
«И что теперь, дринейка? — его голос был хриплым и разбитым. — Убьешь меня? После… этого?»
Ирель не ответила сразу. Она сделала шаг к нему, ее копытца мягко ступали по пыльному камню. Она остановилась в паре футов, глядя на него сверху вниз. Ее огромные серебряные глаза были бездонными и чистыми, как горное озеро. В них не было ни гнева, ни ненависти, ни даже отвращения. Лишь безмятежная, неумолимая ясность.
«Твой член был великолепен, Малкор, — сказала она тихо, и ее мелодичный голос прозвучал как приговор. — Он был орудием моего самого сокровенного моления. За это я благодарна».
Она увидела, как в его взгляде мелькнула искра надежды, торжества. Он все понял wrong.
«Но ты — еретик, — продолжила она с той же ледяной умиротворенностью. — Ты истязуешь души. Ты разрываешь ткань этого мира. И за это…»
Она подняла «Воздаяние». Свет на его навершии вспыхнул ослепительно ярко, заливая ее лицо, ее сияющую кожу, ее серьезные глаза.
Малкор попытался отшатнуться, поднять руку для щита, для проклятия — но его тело, истощенное их битвой, не повиновалось. Он был пуст. Он мог только смотреть, как оружие Света описывает в воздухе короткую, неумолимую дугу.
Удар был стремительным и точным. Звук, который он издал, был не криком, а коротким, влажным хрустом, ужасающе громким в тишине часовни. Его тело дернулось и замерло.
Ирель не стала смотреть на результат своей работы. Она опустила молот, с которого уже стекали капли крови и темной магии. Она повернулась и пошла прочь, к выходу из часовни. Ее спина была прямой, походка — твердой, несмотря на усталость. От ее нагого тела, покрытого шрамами страсти и святости, исходило тихое сияние.
На пороге она остановилась, оглядывая руины, пропитанные запахом секса, крови и серы. Она не чувствовала отторжения. Не чувствовала скверны. Она чувствовала… завершенность.
Ее молитва была окончена. Ересь уничтожена. Ее вера, пройдя через горнило похоти, вышла очищенной и закаленной. Она была паладином. Она была оружием. И ничто, даже сладкий яд греха, не могло сломить ее волю.
Свет всегда находит свой путь. Даже через самое порочное экстази.
Прислано: Horus
