— А Мария на тебя, похоже, запала. Я видел, как она прижималась. — сказал мне Витёк, закуривая сигарету.
Мы вылезли с ним на трассе, а автобус покатил дальше, в Калугу.
— Да ништяк, пап. Пока ты с её мужем за рыбалку базарил. Я у неё пизду через трико гладил, а она перед выходом из автобуса мне чуть член не оторвала. Схватила пальцами и давай его щупать. Размер проверяла. — ответил я отцу, как и он, закуривая сигарету.
Только папаша курил вонючий » Святой Георгий», а я наслаждался американским » Мальборо», подаренным мне блондинкой — москвичкой за качественный секс.
— Машка, блядь. Она молодых парней вроде тебя, сынок, любит. А с мужиками ровесниками не встречается. Я сам сколько раз к ней подкатывал. Но всё бестолку. Колян её давно не ебёт. Он сам мне говорил, что у него на полшестого. Так что тебе и карты в руки, Костя. Машка получше Любы. И у нее деньги водятся. Будешь её втихаря поебывать, и она в долгу не останется. А сейчас пошли, сынок. Нас с тобой твоя бабка ждёт. Моя мать покрасивее Машки будет. — сказал мне отец, и глаза папаши при этом загорелись похотливым огнём.
Витёк хотел засадить своей шестидесятилетней матери, пожалуй, больше, чем родной дочери. И был возбужден не на шутку.
До деревни, где жила баба Нина, от трассы было примерно идти километра два от силы. По большаку, выложенному булыжником.
Мы шли с отцом мимо полей, заросших бурьяном, и мимо полуразрушенных коровников, в окнах которых зияла чёрная пустота. И в зарослях крапивы и молодых берёз, словно белые скелеты, торчали остовы железобетонных конструкций. Остатки былых ферм.
В деревне, где жила мать моего отца, раньше был большой колхоз, который занимался разведением племенных пород, пород крупнорогатого скота и растениеводством. Но с развалом Союза развалился и местный колхоз, как, впрочем, и колхозы по всей России. Животноводческие фермы опустели, племенных коров порезали на мясо, а некогда плодородные поля заросли бурьяном.
И лишь изредка нам на пути встречались робкие наделы местных фермеров, засеянные озимой пшеницей.
Одна из них вела на Новый посёлок, где в конце восьмидесятых, ещё при советской власти, для колхозников были построены благоустроенные коттеджи. А другая дорога поворачивала вниз к реке, на Старую деревню, где и находился дом бабы Нины.
Деревня эта существовала задолго до колхоза, и год её появления уходил во времена Ивана Грозного.
— Да не ссы ты, Витёк. Все будет ништяк. Нам с тобой везёт как никогда. Вот сейчас. Я много раз ездил в автобусах раньше и ни разу ни с кем из женщин не знакомился. Тем более со взрослыми тётками. А тут эта тётя Мария сама мне на хуй, считай, полезла. И если бы не её муж. Я бы ее прямо на остановке выебал. Так что и с твоей матерью все будет путём. После работы вечером она нам наверняка бухнуть поставит. И мы ее подпоим. Покажем ей трусы. Фотографии. Думаю, бабка не откажется лечь в постель с сыном и внуком. Никто же ничего не узнает. А она сексуальная. У самой чешется между ног. — ответил я отцу, думая о том, что с его матерью все пройдёт как по маслу, учитывая невероятное везение, преследующие нас с ним с воскресенья.
За небольшой промежуток времени я увидел, как ебется моя мать и старшая сестра. Сам смог оприходовать двух взрослых тёток, одна из которых действующий подполковник милиции. И ещё с одной тёткой. Сто процентов у меня будет секс, когда я приду к ней колоть дрова.
Простым совпадением это нельзя было объяснить. Тут вмешались какие-то высшие силы, и они чудесным образом нам с отцом благоволили.
— Ну, не знаю, сынок. Хотелось бы верить. Но меня все равно мандраж бьёт. Нина стерва и острая на язык. Так нас с тобой может матюкнуть, если мы будем к ней приставать. Мало не покажется. — Витёк вроде и согласился со мной, что у нас с его матерью все пройдёт гладко.
Но в то же время отец откровенно трусил. Не каждый сын решиться сказать матери, что он хочет ее выебать. К примеру, я бы ни за что не смог то же самое предложить маме Зое, не будь у меня фотографий в телефоне.
Зоя, меня бы так шуранула от себя. Да ещё могла и по роже врезать. У матери рука тяжёлая. Я сам видел как она лупила пьяного Витька.
— Да хер с ней. Будь, что будет. Не даст. Пусть сама свои дрова колет. А мы с тобой поедем домой Зою с Олей ебать. Они от нас не отвертятся. — Витёк набрался решимости, бросил окурок сигареты на землю и уверенным шагом зашагал по направлению к дому, где жила его мать.
Старая деревня представляла из себя три улицы по ряду домов, которые по разным сторонам оврага тянулись к реке. Улица, где жила баба Нина, состояла из десятка домов, и она в конце упиралась в берёзовую рощу.
Все дома на улице были дореволюционной постройки, и большинство из них нежилые. Старики поумирали, а молодежь из села уехала в город. И лишь в конце улицы в нескольких домах теплилась жизнь. Во дворах кудахтали куры, а из открытого окна кухни одного из домов доносился аромат жаренной картошки. Чем вызвал у меня жуткий аппетит. Уходя утром с отцом из дома, мы с ним толком и не позавтракали. И сейчас голод давал о себе знать.
Не доходя до последнего дома на улице, Витёк уверенным шагом свернул вправо, в заросли сирени и, пройдя шагов двадцать в сторону оврага, мы с ним увидели большой каменный дом, крытый шифером, стоявший в тени раскидистых лип.
Это был дом бабы Нины. Вернее не дом, а целых два дома в одном. Так как строение из красного обожженного кирпича состояло из двух половин и имело два разных входа и две деревянных террасы.
Такие дома на две семьи строили при царе. Семьи тогда были большие, и когда сын женился, он уходил с женой жить во вторую половину дома, чтобы не стеснять родителей. Таким образом, одна общая семья делилась. Но жили они сообща, вместе, обрабатывая земельный надел, что было практично.
Сейчас баба Нина жила одна в своей половине дома, а вторая половина пустовала. Жившие в ней родственники давно поумирали, а их дети не хотели ехать жить в село.
Сказать, что мне нравилось место, где жила мать моего отца, значит, ничего не сказать. Тут было идеально для отдыха, особенно летом.
Сам дом был расположен на отшибе и исключал надоедливых соседей. Можно было ходить голышом, никто не увидит. Рядом с домом, практически впритык, через небольшой луг рос берёзовый лес, в котором было полно грибов и ягод.
А в овраге рядом с домом был пруд с плотиной, на которой росли раскидистые лозины, настолько толстые в обхвате, что их и четыре человека не могли обхватить, взявшись за руки.
В этом пруду водились красные и белые караси. И юркие вьюны.
— Доброе утро, баб Нин. Мы к тебе дрова приехали колоть. — поздоровался я с бабкой, увидев её, выходящую из сарая с ведром в руке.
Она была одета по домашнему, как обычно ходят в деревнях — в спецовочный халат синего цвета и в резиновых калошах на босу ногу. На голове у бабки был повязан цветастый платок.
— Ой, Костя. Напугал. Я вас в такую рань и не ждала. Думала, не раньше обеда ко мне приедете. — от неожиданности бабка чуть не выронила ведро из рук.
Она не видела нас с отцом, так как мы зашли к ней со спины. И я её испугал.
— Привет, мам. Мы с Костей на первом автобусе с утра пораньше к тебе поехали. Дай нам что — нибудь перекусить, а то мы дома не завтракали. И начнем работать. У нас два дня в запасе. Думаю, за это время с твоими дровами управимся. — поздоровался с матерью Витёк, осматривая двор и лежавшие на траве чурбаки.
Это были дрова, которые нам с ним предстояло колоть. И их было много. Минимум две машины.
— О чем речь, Витя. Конечно, идите в дом. Я вам завтрак приготовлю. Поедите. Отдохнёте с дороги. А потом пойдете работать. Дрова от вас никуда не убегут. А на голодный желудок это не работа. — ответила сыну баба Нина и, поставив ведро, повела нас с отцом в дом.
Бабка шла впереди, а мы с Витьком за ней. И идя вслед за матерью отца, я по достоинству оценил её жопу. А она у бабы Нины была зачётная. Даже через халат выпирала. Так что у меня, да и отца тоже встали хуи.
— Снимайте обувь и идите в зал. Я сейчас на стол соберу и вместе позавтракаем. Я ведь тоже ещё не ела. С утра встала и по хозяйству убираюсь. Огород по холодку полола. Кур кормила. — сказала нам баба Нина, когда мы с ней зашли в дом, где было прохладно по сравнению с улицей.
В кирпичных домах старой постройки всегда прохладно.
В любую жару.
— Видел у неё попец, пап? Больше, чем у нашей мамы Зои! — возбуждённо сказал я отцу, зайдя с ним в зал и садясь на диван в ожидании завтрака.
— Не слепой. Видел, конечно. Если я ее голую увижу. То кончу, наверное, не ебя. — не менее возбуждённо ответил Витёк, показывая глазами на свою ширинку, где у него выпирал бугор от вставшего колом члена.
Сорокалетний сын возбудился, увидев под халатом пухлую жопу своей шестидесятилетней матери.
Мы с отцом расположились на диване в просторном зале старинного деревенского дома. И в ожидании, когда его мать приготовит нам завтрак, я осматривал комнату.
В гостях у бабы Нины я был давно, ещё маленьким, с отцом. И многое забылось. Сейчас я, считай, по новому смотрел на телевизор, стоящий в углу на тумбочке, прикрытый традиционно сверху белым тюлем. И на картину русского художника Шишкина » Утро в сосновом лесу» с медведями на дереве, висящей на стене над диваном, на котором мы сидели.
Ещё в зале, напротив дивана стоял стол, покрытый скатертью. Возле стола несколько стульев со спинками. Сервант с посудой у стены и допотопная радиола » Сириус» на ножках, стоящая у окна.
На окрашенных красной краской деревянных полах в зале были постелены грубые домотканые половики, выцветшие от долгой стирки. В стенах зала виднелись две двери. Это были спальни.
В одной из них, насколько я помнил, стояла большая старинная кровать с шишечками в изголовье. На ней спала баба Нина. Там же находился огромный дубовый шифоньер с вещами. А в другой спальне, поменьше, была односпальная солдатская кровать, на которой я спал, когда приезжал к бабке в гости с отцом. А он ночевал на диване в зале.
В целом в доме у матери моего отца было чисто, уютно, но бедно. Бабка жила на скромную пенсию и на продукты от своего домашнего хозяйства.
— Заждались, поди. Я честно вас к обеду ждала, мужики, и не готовила еду. — в зал из кухни вошла баба Нина, неся в одной руке железную подставку, а в другой большую чугунную сковороду с ещё скворчащей яичницей, жареной на сале.
Поставив подставку на стол и водрузив на нее сковороду с ароматным яством, бабка вновь метнулась на кухню и вернулась из неё с нарезанным ломтями чёрным хлебом, лежащим на тарелке, и с вилками в другой руке.
Оставив нас отцом одних в зале, бабка прошла в свою комнату, где закрыла за собой дверь на ключ. Было слышно, как щёлкнул замок с той стороны двери.
— Зашибись. И жратва на уровне. И выпить сейчас будет. Я же тебе говорил, пап, о том, что нам с тобой везёт. — тихо сказал я отцу, толкнув его ногой под столом.
Мы сели с ним за стол, на стулья и сидели в ожидании его матери, пуская голодные слюни, смотря на сковородку с ароматной , яичницей жареной на сале.
Дома мы такую еду не ели. Злая сука Зоя пичкала нас с отцом макаронами с хлебом, а сама с дочерью питалась у себя в спальне бужениной с сыром.
— Интересно, что она там так долго делает? У меня уже кишка к кишке прилипает. Жрать хочу, сил нет. И бухнуть бы не помешало. — выразил недовольство Витёк, посматривая голодными глазами на сковородку с яичницей, жареной на сале.
Его мать ушла к себе в спальню за выпивкой и не выходила из неё вот уже десять минут. Было ясно, что бабка переодевается, и только её сын, придурок, позабыл, что приехал сюда. Прежде всего ебать свою мать. Теперь захотел набить кишку и променять сладкое порево с родной матерью на бухло.
— Ты дебил, пап? У тебя только жратва и водка на уме. Она не просто так у себя в спальне задерживается. Сейчас сам увидишь. И забудь про еду и выпивку. Мы сюда не за этим приехали. — как можно тише ответил я отцу, показывая ему кулак.
Меня вдруг охватила дикая злость на папашу. Который не изменил своим привычкам и думал прежде всего об еде и выпивке, а не о женщине.
— Извините меня, мужики. Заждались, поди? Но я немного себя в порядок привела. Не хочу, как деревенская клуша перед вами ходить. — спустя десять минут из спальни, наконец, вышла баба Нина и своим видом заставила нас с отцом открыть рты.
Вместо линялого спецовочного халата на пожилой матери моего отца была надета синяя джинсовая юбка чуть выше колен и пятнистая блузка леопардовой расцветки. На стройных ногах без выступающих вен у женщины красовались туфли на небольшом каблуке.
Губы и глаза у шестидесятилетней матери моего отца были накрашены. А на ногти на ее пальцах покрыты свежим лаком.
Я точно видел, когда мы с отцом встретили бабу Нину с ведром в руке возле сарая. Ногти на пальцах у нее не были накрашены. А сейчас на них был нанесен красный лак. Этим и объяснялось её десятиминутная задержка. Бабка красила лаком ногти.
И если раньше я ещё сомневался на счёт того, что мы с отцом выебем его пожилую мать. То теперь эти сомнения начисто отпали. Бабка сама хотела порева с внуком и сыном. А иначе для чего она нарядилась, словно молодка, в джинсовую юбку. Одела молодежную блузку. И накрасила ногти на пальцах? А также подвела тушью и тенями глаза, словно заправская шлюха.
— У нас тут по деревне цыгане ходили. Одежду предлагали. Платки разные. А я вот у них эту юбку и блузу купила. Не хотела, а они меня заговорили. Долгое время эта одежда в шкафу лежала. Не перед кем было её надевать. А сегодня я решила перед вами её одеть. Что я зря на нее деньги тратила. — спросила у нас баба Нина и заулыбалась, видя наши с отцом лица, на которых был написан восторг и восхищение увиденным.
— Мам. У меня слов нет. Ты такая красивая в этом наряде. И выглядишь лет на сорок. — сказал матери Витёк, смотря на неё ошалелыми глазами.
И он был недалёк от истины. Баба Нина преобразилась. Из обычной деревенской бабки, которую мы встретили с отцом возле сарая, она превратилась в довольно симпатичную пожилую женщину. И стала выглядеть пусть не на сорок лет, а на пятьдесят точно.
— Баб Нин. Вы такая красивая. И вам очень идёт эта одежда. Не зря вы её у цыган купили. — вслед за отцом я поспешил сделать комплимент его матери, которая, как оказалось, была очень и очень сексуальной.
— Спасибо, Костя. Я рада, что вам нравится, как я одета. Да и мне приятно. Не хочу стареть и сидеть на лавочке возле дома, собирая сплетни, как мои подруги. Мне шестьдесят лет. Но душой и телом я молодая. Посидите ещё пару минут, я закуску к выпивке принесу. А то горячей яичницей самогон не принято закусывать. У меня для этого соленые грибы есть. И огурчики малосольные. — довольная нашей похвалой, бабка поставила бутылку темного стекла, с которой она вышла к нам из спальни, на стол рядом со сковородкой.
И, повернувшись к нам с отцом задом, пошла на кухню, цокая каблуками туфель по деревянному полу. При этом ягодицы её пухлой жопы так призывно заходили под туго обтянутой джинсовой юбкой, надетой на ней. Что у меня дёрнулся член. Да и, наверное, у отца тоже.
А ещё на джинсовой юбке, сидящей плотно на толстой жопе бабы Нины, сзади был небольшой разрез, и он оголял часть ляжек сексуальной матери Витька. Подобный блядский разрез дополнительно возбудил нас с отцом не на шутку.
— Ты это видел, Костя? Пиздец какой-то. Я уже Олю не хочу ебать. Только её, эту блядь, свою мамашу. — хриплым от возбуждения голосом тихо произнёс отец, смотря на дверь, за которой скрылась его пожилая мать.
И у меня по честному были аналогичные чувства. Я сам не хуже. Витька воспылал страстью к бабе Нине, своей юношеской любви. На трусы которой дрочил раньше днями и ночами. И увидев ее накрашенную, в сексуальной одежде, в туфлях на каблуке. Теперь хотел только ее одну. И даже мама Зоя со своей чёрной пиздой, заросшей чуть ли не до пупка кучерявыми волосянками, и Оля отошли на второй план.
Я хотел выебать свою родную бабку, полизать у нее влагалище, а также дать ей в рот. А ещё дико желал посмотреть на то, как Витёк, её сын, на моих глазах будет засаживать родной матери.
— Вот и закуска, мужики. Самое то под самогон. Грибы сама собирала. И огурцы со своего огорода. — сказала нам с отцом бабка, вернувшись из кухни в зал, держа в руках две миски.
В одной из них были наложены маринованные опята, а в другой — малосольные огурчики с укропом.
Бабка была права. Я не любил закусывать, что спирт, что самогон — горячей едой. А вот маринованные грибы и малосольные огурцы были как раз в тему.
— Разливай, Витя. Но только по стопочке. Самогон у меня крепкий. А вам с топорами работать, мужики. В обед ещё по пятьдесят грамм для аппетита, а вечером, после работы, за ужином, мне для вас и бутылки не жалко будет. Я перед вашим приездом целое ведро самогонки выгнала. И настояла её на травах и кореньях. Так что с выпивкой у меня проблем не будет, мужики. После работы пейте, сколько хотите. Но в меру, конечно. А так самогон у меня хороший. От него на утро ни голова, ни желудок не болит. Для себя ведь гнала. — сказала нам бабка, доставая из стоящего у стены серванта три граненые стограммовые стопки.
Баба Нина сама собиралась с нами выпивать, что нам с отцом было на руку. Соблазнять поддатую женщину было гораздо проще, чем трезвую. И не зря ведь в народе существует поговорка. » Пьяная баба пизде не хозяйка»
Витёк налил из бутылки до краев все три стопки, стоящие на столе. И бутылка опустела ровно на половину.
— Закусывай. Закусывай, внучок. На отца не смотри. Он привычный. А ты молодой ещё и пить как следует не умеешь. — говорила мне сидящая рядом со мной за столом баба Нина, пододвигая ко мне тарелку с грибами.
Самогон у бабки был крепким. Гораздо крепче, чем палёный спирт у осетинки Зарины и медицинский спирт у мамы Зои.
— Вот так, внучок. Грибочками закуси. Огурчик в рот возьми. А хлебом только взрослые мужики занюхивают. Нужно, дуре, тебе квасу холодного из погреба принести было бы. — мать моего отца заботливо смотрела на меня, как я закусываю её самогон маринованными грибами.
И успокоилась только тогда, когда я вовсю захрустел малосольным огурцом.
— Костя. Молодой ещё, мам. Пить толком не умеет. Не то, что мы с тобой. — произнёс Витёк, цепляя вилкой в сковородке жирный кусок сала с мясом.
Папаша любил выпить и вкусно пожрать. И сейчас в гостях у матери отрывался по полной.
— Нечего ему этому учится. Так, выпил рюмочку для аппетита и хватит. Костю девки молодые должны больше интересовать, а не самогонка. — ответила своему сыну — забулдыге баба Нина, так же, как и я, хрустя малосольным огурцом, закусывая им выпитый самогон.
Бабка выпила крепкий алкоголь, словно воду. И закусила огурчиком, откусывая его крепкими белыми зубами. Как у молодой.
— Я и не собираюсь привыкать к вину баб Нин. И мне больше девушки нравятся, чем выпивка. — ответил я матери отца, чем вызвал у неё положительную реакцию.
Бабка ласково посмотрела на меня, а в подведенных тушью и тенями глазах пожилой женщины загорелся блудливый огонёк. Точь в точь, как он горел у ехавшей со мной в автобусе тёти Марии. Но только у той он горел на трезвую голову. А у моей бабки — на пьяную.
От выпитых сто грамм самогона баба Нина опьянела, и это было видно по её глазам. А они у женщины заблестели.
— Молодец. В твоём возрасте об этом и надо думать. А не об вине. С девушкой намного приятнее, чем с бутылкой. — внезапно слащавым голосом произнесла баба Нина и погладила меня по волосам на голове.
А я, балдея от прикосновения её руки, цеплял вилкой, как отец в сковороде, куски сала с мясом и яичницей и отправлял их в рот, смакуя необыкновенную вкуснятину.
После надоевших макарон эта с виду простая и обычная деревенская еда была необычайно вкусна. И за несколько минут мы с отцом на пару опустошили сковородку, съев всё, что в ней было. До дна.
— В обед я вам окрошки с хреном и телятиной сделаю. Я смотрю, вас дома не особо кормили. У моей невестки медсестры, на столе. Небось, не густо. — сказала баба Нина, увидев, что мы с отцом съели дочиста яичницу в сковороде — разве что не облизали её дно.
— У нее кроме макарон и перловой каши ничего не бывает. А твоя яичница на сале для нас с Костей райское наслаждение. — ответил матери Витёк, доставая из кармана пиджака пачку сигарет.
В другом кармане у отца в целлофановом пакете лежали бабкины трусы. Их папаша взял с собой в надежде показать при первом удобном случае своей матери.
— Можете дома курить. Я люблю табачный дым. Одна живу без мужа. А так хоть мужским духом запахнет. — баба Нина встала со стула и, подойдя к телевизору в углу, сняла с него хрустальную пепельницу и поставила её на стол.
Но на стул она больше не села, а устроилась на диване, видимо опьянев, и там ей было удобнее. К ней рядом присел Витёк с сигаретой в руке и, прикурив стряхивая пепел в стоящую на столе пепельницу, для приличия стал спрашивать мать об её жизни.
Баба Нина ему отвечала, что ей тяжело одной без мужа. Особенно зимой, когда все вокруг заметает снегом, и она сидит безвылазно дома.
Разговаривая с сыном, бабка посматривала на меня пяненькими глазками, а я, куря сигарету, смотрел на неё. Вернее, не на саму бабку, а на её ляжки.
Бабка сидела на , диване раздвинув ноги, и джинсовая юбка, надетая на ней, задралась, обнажив бедра и часть широких аппетитных ляжек пожилой женщины.
Я сидел настолько близко от нее, что даже видел синюю жилку у бабки под коленкой. А ещё моему возбуждённому взору удалось рассмотреть под юбкой у пожилой матери моего отца край её чёрных трусов или плавок.
Бабка сидела на диване , и её жопа немного вдавилась в него, а ноги, наоборот, поднялись кверху, обнажив при этом край чёрного нижнего белья, надетого на ней. В этот день.
И по всем параметрам выходило, что шестидесятилетняя мать моего отца любила носить чёрные плавки, как и её злая невестка Зоя.
— Знаешь, мам. Мы с Костей недавно у нас на реке возле города. Поймали двух карпов, каждый по шесть килограмм. Зоя нам их пожарила, и мы всей семьёй ели рыбу два дня. — похвалился матери Витёк и тоже, как и я, уставился на её ляжки.
Только отцу не был виден край чёрных плавок у бабки под юбкой, как это видел я, так как Витёк смотрели на ноги своей матери сбоку, как бы сверху вниз.
— Ох, Витя. Ты своим рассказом мне на больное место наступил. Я сама до смерти обожаю есть рыбу. Только не магазинную, морскую, а речную или из пруда. И знаете что, друзья. Вы после работы вечером сходите на пруд и наловите карасей на ужин. В сарае на стропилах вверху бредень должен лежать. Раньше мой умерший муж им рыбу ловил. Так вы вдвоём как раз этой сетью и воспользуйтесь. Только я не знаю, цела ли сетка. А может её там мыши прогрызли. Сколько лет ведь прошло. — вздохнула мать Витька, видимо, вспоминая мужика, с которым жила, и сдвинула ноги вместе, заметив на них наши пристальные взгляды.
— Витя. Ты можешь тут на диване в зале расположиться. А Костя в спальне на кровати ляжет. Я, пожалуй, пойду к себе отдохну немного. Выпила самогонки, и мне плохо стало. Я ведь считай, не пью. Только по праздникам. У меня давление. Топоры в сарае в углу лежат. Без меня найдёте. — сказала нам баба Нина, приложив ладонь к голове, показывая, как ей плохо.
Бабка встала с дивана и шатающейся походкой пошла к себе в спальню. При этом так вильнула жопой возле двери своей комнаты. Что мы с Витьком едва не набросились на неё и не начали ебать раньше времени. До того соблазнительно все это выглядело. И будь мы с отцом пьяные, подобная выходка для бабы Нины могла закончится плачевно. Мы однозначно её бы изнасиловали на большой старинной кровати с шишечками.
Хотя насиловать свою любовь я не собирался. Да и отец тоже. Баба Нина нам сама даст. И это приятное для нас всех событие случиться уже сегодня вечером, после работы.
— Витя. Воды наносите с Костей в летний душ в саду. За день она нагреется, а вечером мы все помоемся. Смоем с себя пот! — крикнула уже из за закрытой двери своей комнаты баба Нина.
Мы с отцом стояли в одних трусах возле дивана и переодевались в рабочую одежду. У меня, да и у Витька трусы топорщились от стоящих колом членов. Бабка нас довела своим прикидом и походкой.
— Не беспокойся, мама. Нальём мы воды в душ. И топоры в сарае найдём. Ты отдыхай, а то давление поднимется. Мы с Костей желаем тебе здоровья. — ответил матери Витёк, делая в сторону её спальни непристойное движение руками.
Отец хотел выебать свою, судя по всему, блядовитую мать и вел себя как школьник. Даже я не додумался до такого.
— Пиздец, пап. Твоя мать чёрные плавки носит. Я видел их край у нее под юбкой. Такое нижнее белье только бляди — шалавы надевают. У мамы Зои подобные есть в гардеробе. А она, как ты знаешь, проституцией занимается. — сказал я Витьку, сидя с ним в тени под яблоней, держа трясущимися пальцами сигарету.
Отец присел рядом на березовый чурбак и тоже смолил почти до фильтра окурок, отходя от увиденного.
— Может, пойдём обратно в дом, Костя. Не могу. Хочу ей засадить. Она пьяная в своей комнате лежит. И мы вдвоём попросим Нину, чтобы она нам дала. — предложил мне отец, но сам не встал с чурбака.
Витёк понимал, что это было бы неразумно с нашей стороны с ходу просить у его матери лечь с нами в постель. И сказал просто так, что взбрело ему в голову.
— Вечером, пап. Вечером все будет. Ты больше терпел. Да и я тоже. А до вечера всего ничего осталось. Пошли лучше воды в душ наносим, как твоя мама просила. И начнем колоть дрова. — предложил я отцу, решительно вставая с чурбака.
Вдвоём мы наносили в летний душ в саду под яблоней воды. Залив её в большой красный бак от комбайна » Нива» установленный сверху над просторной деревянной кабиной деревенского душа.
Внутри душа спокойно могли поместится два человека и даже три при желании. И я мысленно представил себе, как мы будем мыться втроём. Отец, я и его пожилая мать.
Мы с Витьком станем тереть ей спину, тяжёлые груди, заросший чёрной волосней лобок, а она будет держать двумя руками нас с ним за члены и поглаживать их пальцами. С накрашенными ноготками.
— А бредень то цел. В сети ни одной дырки. Вечерком сходим с тобой, Костя, на пруд. Я тебе покажу, как им пользоваться. И мы вдвоём наловим моей матери рыбы. Глядишь, она посговорчивее будет. — хохотнул довольный отец, осматривая найденный на стропилах в сарае «бредень».
Осмотрев снасть и не найдя в ней прорех, Витёк свернул её обратно на палки и поставил возле ворот. В углу сарая, как говорила нам бабка, мы нашли два топора и колун на длинной деревянной ручке. Но он нам не пригодился.
Две машины дров, лежащих во дворе дома бабы Нины, были берёзовые и кололись легко, так как они в большинстве своем представляли собой молодые ровные берёзки без суков.
И только с комлями чурбаками, спиленными возле корневища дерева, пришлось немного повозиться, так как они не раскалывались с одного раза удара топора.
— Я смотрю, у вас дела на лад идут, мужики. Таким макаром вы мне за день дрова переколете. Но отдохните, надрываться не стоит. Квасу холодного попейте и посидите в теньке. — спустя час к нам во двор вышла баба Нина, держа в руках трехлитровую банку кваса и две кружки.
Бабка сняла с себя блузку и джинсовую юбку — одежду красивую, но неудобную в быту. И надела на свое шикарное тело простой цветастый хлопчатобумажный халатик, лёгкий и продуваемый ласковым летним ветерком.
Но всё бы ничего, если бы халат не сидел на бабе Нине впритык и был застегнут всего на две пуговицы. И при ходьбе а бабка шла к нам с крыльца, неся попить. Полы лёгкого хлопчатобумажного халата, надетого на ней, разошлись, и нам с отцом полностью стали видны голые ноги и ляжки, вплоть до трусов. И теперь и папаша убедился, что его пожилая мать носит чёрные плавки.
А так же чёрный лифчик. Бретельки бюстгальтера чёрного цвета виднелись у бабки сверху в вырезе халата.
Поскольку руки у бабы Нины были заняты банкой с квасом и кружками, она даже и не пыталась запахнуть полы халата. Так и шла к нам, сверкая голыми ляжками.
На ногах у матери Витька, вместо туфель на каблуках были надеты перламутровые шлепки. Пожилая женщина не надела на ноги носки. И я явственно увидел в вырезе босоножек спереди её пальцы с накрашенными красным лаком ногтями.
Бабка красила ногти не только на руках, но и на ногах. А это красноречиво говорила о том, что она не хочет стареть и ей нужен член.
— А Костя больше тебя наколол дров, Витя. Что же ты сыну поддался. — засмеялась баба Нина, обнажив при этом белые, словно у молодой женщины, зубы и блеснув на секунду золотыми коронками, которые у нее были вставлены сзади.
Она поставила банку с квасом на пенёк и, открыв её, налила нам по кружке пенистого напитка.
— Ну ты сравнила, мам. Ему восемнадцать, а мне сорок. У Кости дури в два раза больше, чем у меня. — ответил матери Витёк, беря у неё из рук налитую кружку с квасом, с краёв которой текла коричневая пена.
Квас был красным и ядрёным. В этом я убедился, едва сделав глоток, как у меня с непривычки спёрло дыхание, как от бабкиного самогона.
— У тебя квас, Нин, словно твоя самогонка. Бодрящий, аж дыхание сводит. — сказал матери Витёк, назвав её по имени.
Отец выпил кружку кваса и крякнул, вытирая усы от пены, словно это было пиво.
А я стоял рядом и, допивая налитый в кружку квас смотрел на папашу. У того в трико спереди выпирал здоровенный бугор от вставшего колом члена. Взрослый сын возбудился, увидев под халатом прелести своей пожилой матери. И у него встал на неё член. Впрочем, как и у меня.
На нас с отцом были надеты трико и футболки. И стоящая рядом с нами баба Нина прекрасно видела наши стояки, выпирающие в трико. И нужно было заметить, она без стеснения их рассматривала, слегка прищурив накрашенные тушью глаза.
— Ещё часок поработайте и идите в дом на обед. Вас окрошка в холодильнике дожидается. И по сто грамм налью за обедом. — баба Нина сняла банку с квасом с пенька и поставила её в тень под сарай.
И ещё раз стрельнув наглыми глазами торгашки. По нашим с отцом стоякам в трико, а бабка всю жизнь проработала в торговле, повернувшись к нам задом, пошла в дом игривой походкой, виляя бёдрами на ходу.
— У нее ляжки — отпад. Лучше, чем у Зои и Оли вместе взятых. А трусы чёрные. Такие только шалавы носят. — возбуждено сказал Витёк, смотря в след своей матери, которая ушла в дом, оставив нас стоять возле сарая с бешеными стояками.
Теперь и отец увидел у своей матери внизу под халатом, надетые на ней чёрные плавки. И возбудился от этого не на шутку.
— У твоей матери не трусы, а плавки на жопе надеты. Точь в точь, как у Зои. Она блядь, пап. И вечером с ней проблем не будет. Думаю, что сама с радостью ляжет с нами в общую постель. Возможно, поломается для вида. Но ляжет и раздвинет перед нами свои обалденные ляжки. — сказал я отцу, доставая из пачки сигарету, и, как и он, прикурил её трясущимися от возбуждения пальцами.
Шестидесятилетняя мать Витька, моя родная бабка, не на шутку завела меня. И я хотел её все больше и больше.
Примерно через час, когда мы с отцом каждый возле себя наделали по большой куче расколотых поленьев, его мать вышла к нам во двор с полотенцем в руках и позвала нас обедать и мыть перед обедом руки.
— Ну, хватит, мужики. Заработались. Пора и отдохнуть. И моей окрошки с хреном отведать. Давайте, мойте руки и пошли в дом. Там прохладно. — бабка подошла к умывальнику, прибитому к стволу старой, уже засохшей яблони, и осталась стоять там в ожидании нас, когда мы помоем руки.
На матери Витька по прежнему был надет то самый блядский халат, открывающий её ноги до колен. И когда дул лёгкий ветерок, полы халата расходились, показывая широкие ляжки женщины.
— Мужик то только я один мам. А Костя у нас ещё мальчик. Не целованный и не балованный. — засмеялся папаша, беря из рук матери полотенец.
У отца по новой встал член, и он выпирал у него через трико. Тоже самое творилось в штанах и у меня, едва я вновь увидел бабку в коротком халате.
— Это дело мы быстро исправим. Витя. Есть у меня на примете девчонка одна. Вместе работали в магазине. Я нашего Костю с ней познакомлю, и он станет мужиком, как положено. В армию мужчиной пойдёт. — засмеялась в ответ баба Нина, давая мне в руки полотенец после того, как я умылся.
Бабка вновь без особого стеснения рассматривала наши с отцом стояки в трико. И я понял по ее взгляду, что про знакомую девчонку — продавщицу она так ляпнула для разговора.
Пожилая мать моего отца сама решила сделать внука мужчиной. И поэтому она так жадно рассматривала мой стояк в трико.
— А у тебя подруги случайно нет не замужней баб Нин? Мне молодые девушки не очень нравятся. Больше женщины в возрасте по нраву. С молодой не интересно. Они сами толком не умеют ничего. А вот женщины постарше многое умеют и с ними мне лучше будет. — сказал я бабке и, беря у неё из рук полотенце, шутя приобнял её за талию и прижался членом к ее бедру.
Баба Нина зыркнула на меня накрашенными глазами, и её зрачки приятно расширились. Пожилая женщина чувствовала давление крупного члена внука к своему бедру. И если бы не стоящий рядом сын, она бы однозначно сама обняла меня и поцеловала. До того её взгляд стал похотливым и возбуждённым.
— Ишь, куда тебя понесло, парень. Молодых девок ещё не портил. А на старух позарился. Какой от нас толк в постели. Из меня и моих подруг песок уже сыпется. То ли дело молодые девушки. Не забивай себе голову. Я сказала, что познакомлю тебя с молодухой, своей коллегой по работе. Значит, познакомлю. Потом сам мне будешь спасибо говорить. — голос у бабки вмиг стал строгим, а её красивое лицо посуровело.
Мать моего отца нахмурила брови, делая вид, что сердита на меня за мой выбор. Но глаза пожилой женщины говорили обратное.
» Правильно, Костя. С мной лучше в постели, чем с молодой. Я тебя приласкаю, так приласкаю. Молодая так не сможет. »
Читалось в глазах у бабы Нины. И она, стоя рядом со мной, на секунду прижалась своим бедром ко мне, стараясь почувствовать мой член, вероятно, для того, чтобы ощутить его размер.
— Вечером про девушку для Кости разговор будем вести, мам. А сейчас давай нас корми. У меня уже желудок сосёт. Жрать охота. — Витёк засек, как бабка жмется ко мне и обломал на самом интересном.
Хотя отец был прав. Я сам хотел есть. А баба Нина, считай, плотно сидела у нас на крючке. И вечером, после ужина, мы её выебем вдвоём. В этом не было сомнений.
— Мне не наливай, Витя. Я выпила с вами утром в честь вашего приезда. И на этом всё. У меня давление подскочило. Пришлось таблетки принимать. — едва отец хотел разлить самогон по стопкам, как его мать накрыла свою рюмку ладошкой.
Мы с отцом переглянулись. Это обстоятельство рушило все наши планы на вечер. Ведь если бабку не удастся подпоить. То как её, трезвую, склонять на секс?
— Вечером я с вами за компанию выпью. Жара спадёт, и мне можно будет принять сто грамм. Но при условии, если вы рыбы наловите в пруду. Под жареных в сметане карасей не грех и стопочку пропустить. — неожиданно утешила нас баба Нина, но поставила условие — поймать рыбу.
— Да без проблем, мам. Будут тебе караси на ужин. Бредень в сарае цел. И мы с Костей сходим на пруд и наловим рыбы, если она там есть, конечно. — услышав от матери подобное условие, Витёк тут же повеселел и, разлив самогонки по рюмкам мне и себе.
Выпил и принялся черпать ложкой. Ароматную с окрошку вареной телятиной, хреном и густо заправленной сметаной.
Я выпил вслед за папашей и, как и он, стал закусывать самогон окрошкой. Вкуснее которой в жизни не ел. Мать редко когда ее готовила. А если делала, то бурду с лимонной кислотой вместо кваса. И вареной колбасой.
А окрошка у бабы Нины была из настоящего ржаного белого кваса с домашними яйцами, огурчиками со своего огорода. Вареной телятиной, укропом и зелёным луком. Вместо майонеза заправленная жирной и вкусной сметаной.
— Ешь, Ешь, внучек. Ты молодой, тебе расти нужно. Но не налегай сильно на квас. А то второе не полезет. — слащавым голосом говорила мне бабка, сидя рядом со мной и смотря, как я ем.
Сама баба Нина обедала вместе с нами. Но ела мало, так, черпала ложкой окрошку из тарелки скорее всего за кампанию для вида. Пожилую мать моего отца больше волновал бугор у меня в трико. Она то и дело бросала на него косяки. А член у меня не падал. Потому что я видел её ляжки.
Бабка сидела на стуле напротив меня, и я мог наблюдать всё, что было видно у нее под халатом. Конечно, трусы я не видел. Но голые бабкины коленки и часть белых нежных ляжек мне все же было видно.
— А теперь пришел черед второму блюду. Квас — это вода. А вам, мужикам, мясо необходимо. — баба Нина встала со стула и, сходив на кухню, вернулась из неё с тарелкой, на которой лежала запечённая утка.
Она была большой и покрыта румяной корочкой.
— Селезня перед вашим приездом зарубила. Думала на рынок снести, продать. Мне одной его не под силу съесть. Да и жирное врачи запретили употреблять. Но вы вовремя приехали. И я его в духовке запекла, пока ты с сыном дрова колол. Витя. — произнесла баба Нина, прежде всего обращаясь к моему отцу.
Но взгляд наглых карих глаз бывшей заведующей магазина был направлен на меня. И ее взгляд словно говорил мне.
» Вот видишь, внучок. Мне для тебя ничего не жалко. Еби меня как следует, милок. И будешь как сыр в масле кататься»
Говорил бабкин взгляд, направленный на меня. А я, уплетая жирную и вкусную утятину за обе щеки, удивлялся небывалой щедрости матери отца.
Баба Нина была скупой от природы. И раньше никогда не баловала нас отцом разносолами. А сейчас, на старости лет когда у нее зачесалась пизда. Стала необыкновенно щедрой.
— На улице до пяти часов вечера делать нечего, пока жара не спадёт. Костя, ты иди в свою комнату, отдохни на кровати. А ты, Витя, на диване устраивайся. Полежи после еды. Я тоже, пожалуй, прилягу. Вечером на огород пойду картошку полоть. Может, вас с собой позову. А то одной тяжело. Тяпки у меня есть. А дрова подождут. Картошка важнее. — бабка забрала со стола остатки утятины, вернее небольшую ее часть, состоящую из хребта и шеи.
Мы с отцом, считай вдвоём съели целиком жирного селезня. И нас понять было можно. Злая сука! Зоя не баловала мясом. Покупала дешёвую колбасу, в которой присутствовал только запах мяса, а не само мясо.
Баба Нина ушла отдыхать к себе в спальню, закрыв за собой дверь. А мы с отцом ещё сидели на диване, перекур валит после сытного обеда и выпитого самогона который был крепким и в миг поднимал не только аппетит, но и настроение.
Лежать на кровати и спать мне не хотелось. Впрочем, как и Витьку.
Прислано: Костя
