Пятница наступила слишком быстро, как тень, что накрывает город перед закатом. Я стояла у входа на заброшенный завод, сердце колотилось, будто хотело пробить грудную клетку. Воздух был жарким, липким, пропитанным запахом раскаленного асфальта и пыли, но он не мог заглушить смятения, что бурлило внутри — смесь страха, стыда и какого-то темного, необъяснимого предвкушения, которое я ненавидела в себе. Мои пальцы сжимали ремешок сумки, ногти впивались в ладони, оставляя красные полумесяцы. На мне были джинсовые шорты, плотно обхватывающие бедра, и легкая футболка, что липла к коже от жары, подчеркивая изгибы моего тела — тонкую талию, маленькую грудь, соски, которые слегка проступали под тканью. Я чувствовала себя голой, будто каждый прохожий мог видеть то видео, которое висело надо мной, как дамоклов меч.
Шаги за спиной заставили меня вздрогнуть. Я обернулась и увидела их — двоих черных мужчин, чьи силуэты казались массивнее на фоне облупленных стен завода. Первый, с татуировками, змеящимися по мускулистым рукам, смотрел на меня с ленивой усмешкой, его глаза были тяжелыми, оценивающими, будто он уже знал, что будет дальше. Второй, с резкими чертами лица и зубами, что поблескивали, когда он говорил, шел чуть позади, его взгляд скользил по мне, как по добыче. Их присутствие давило, как горячий воздух, а их запах — мускусный, с нотами пота и дешевого одеколона — ударил в нос, напоминая о той встрече.
— Пришла, — сказал первый, его голос был низким, с хрипотцой, что пробирала до костей. — Умница.
Я сглотнула, горло пересохло, слова застряли где-то в груди. Мое дыхание было неровным, будто я бежала сюда, хотя просто стояла, вцепившись в сумку, как в спасательный круг.
— Что вы хотите?
— У тебя есть выбор, девочка, — продолжил он, шагнув ближе. Его запах стал сильнее, обволакивающий, почти удушающий. — Либо едешь с нами, и мы проводим время по-нашему. Либо уходишь, но тогда это видео увидят все. Твои подруги, родители, весь город будет знать, какая ты.
— Шлюха, — закончил второй.
Его слова резанули, как нож, и я почувствовала, как щеки запылали. Я хотела крикнуть, что я не такая, но голос предал меня. Мои губы дрожали, в голове крутилось то видео — мои губы, их тела, полумрак завода. Я знала, что они не блефуют.
Второй хмыкнул, его зубы блеснули в кривой улыбке.
— Ну, что молчишь? Время идет, — сказал он, его голос был резче, с насмешкой.
Я сжала кулаки, ногти впились глубже, но боль не помогла. Сердце колотилось, в груди рос ком из страха и унижения. Я чувствовала себя загнанной, как зверь, у которого нет пути назад. Что меня там ждет? Но я точно знаю, что будет, если видео увидят друзья и родственники. Я отличница, поступление для меня будет закрыто туда, куда я хочу подать документы.
— Я… поеду, — выдавила я, голос дрожал.
Первый кивнул, будто это было само собой разумеющимся, а второй ухмыльнулся шире.
— Сначала сделай кое-что, — сказал первый, вытаскивая телефон из кармана джинсов. — Позвони домой. Скажи, что останешься у подруги до завтра. И без фокусов.
Я взяла телефон, пальцы дрожали, когда набирала номер. Мама ответила почти сразу, ее голос был теплым, привычным, и от этого мне стало еще хуже.
— Привет, мам, — сказала я, стараясь звучать ровно. — Я у подруги останусь, завтра буду. Мы с девочками решили потусить.
— Опять? — в ее голосе была легкая насмешка, но без подозрений. — Ладно, только не загуливайтесь. Хорошо?
— Хорошо, — ответила я, чувствуя, как горло сжимается. Я сбросила вызов, телефон чуть не выскользнул из рук.
Первый забрал его, его пальцы коснулись моих, и я вздрогнула.
— Поехали, — сказал он, кивнув в сторону черного внедорожника, припаркованного неподалеку.
Я пошла за ними, ноги были ватными, будто я шагала во сне. Дверь машины хлопнула, когда я забралась на заднее сиденье, кожа сидений была холодной, липкой от жары. Первый сел за руль, второй — рядом со мной, его массивное тело заняло почти все пространство. Машина тронулась, и я почувствовала, как его рука легла мне на бедро. Пальцы, грубые и горячие, сжали кожу чуть выше колена, с такой силой, что я невольно сжалась. Это не было лаской — это была демонстрация власти. Его ладонь медленно скользила вверх, сжимая сильнее, и я ощущала, как кожа под ней горит, а мышцы напрягаются, пытаясь отстраниться.
Мое дыхание стало неровным, каждый вдох был тяжелым, будто я вдыхала их присутствие. Запах в машине был душным — смесь кожи сидений, их одеколона и мускусного аромата их тел. Сердце колотилось, в голове крутился водоворот мыслей. Я ненавидела себя за то, что согласилась, за то, что не нашла способа сбежать. Но эта беспомощность смешивалась с чем-то темным, что я не хотела признавать. Его рука на моем бедре была тяжелой, властной, и я чувствовала, как жар от его прикосновений разливается по телу, несмотря на страх, несмотря на стыд.
— Расслабься, — сказал второй, его голос был низким, с насмешливой ноткой. Его пальцы сжали мое бедро еще сильнее, почти до боли, и я закусила губу, чтобы не вскрикнуть. — Будет весело. Нам точно.
Я отвернулась к окну, стекло отражало мое лицо — бледное, с широко распахнутыми голубыми глазами. Машина мчалась по окраинам города, мимо складов и пустырей, а я сидела, зажатая между их миром и моим. Мое тело дрожало, не то от холода сидений, не то от того, что я чувствовала себя одновременно жертвой и соучастницей.
Машина остановилась у низкого здания, похожего на заброшенный склад. Его стены были облупленными, краска выцвела, а единственное окно покрыто пылью, через которую едва пробивался свет фонаря. Сердце екнуло, пальцы второго сжали мое бедро напоследок, оставив горящий след, прежде чем он открыл дверь.
— Выходи, — сказал первый, его голос был спокойным, но с железной ноткой.
Я выбралась из машины, ноги дрожали, асфальт под босыми подошвами был холодным, несмотря на жару. Они повели меня к боковой двери, ржавой и скрипучей, что открылась с тяжелым лязгом. Внутри была узкая лестница, ведущая вниз, в цокольный этаж. Ступеньки впивались в ноги, посылая острые уколы боли. Я хваталась за перила, чтобы не споткнуться, но каждый шаг был как в пропасть. Запах сырости и металла смешивался с их мускусным ароматом, который, казалось, преследовал меня.
Мы спустились в просторное помещение — тренажерный зал, но не глянцевый, а грубый, пропитанный запахом пота и железа. Пол покрыт потрепанным резиновым покрытием, местами потрескавшимся. В центре стояли ржавые штанги, блины валялись в беспорядке. Скамьи, обтянутые потертой кожей, стояли вдоль стены, рядом с гантелями, разбросанными, как забытые игрушки. На одной из стен висели мутные зеркала с трещинами, отражавшие тусклый свет люминесцентных ламп, что гудели над головой. В углу был старый диван с выцветшей обивкой и пятнами, а рядом — потрескавшееся кожаное кресло.
В дальнем конце зала была дверь в душевую — узкое помещение с облупленной плиткой, серой от сырости. Душевые лейки покрытые налетом, торчали из стен, на полу блестели лужицы.
На диване сидел третий парень, массивный, с широкими плечами и суровым лицом, перечеркнутым шрамом через левую бровь. Его глаза, прищуренные и внимательные, нашли меня, и я сжалась под его взглядом, чувствуя себя товаром на рынке.
— Какая-то она худенькая, — сказал он, его голос был глубоким, с ленивой насмешкой. Он откинулся назад, скрестив руки, и его губы растянулись в ухмылке. — Это что, все, что вы притащили?
Второй хмыкнул, а первый пожал плечами. Я почувствовала, как щеки запылали, стыд вспыхнул с новой силой. Его слова резанули, горло сжалось, язык прилип к небу. Я стояла, сжимая ремешок сумки, чувствуя себя маленькой, уязвимой.
— Зачем мы здесь, — спросила я у него, интуитивно чувства, что он скажет правду.
— Чтобы мы тебя выебали, — усмехнулся он, — что тут непонятного?
Я ощутила страх, я была готова для минета уже и внутренне убеждала, что это меньшее из зол, но сейчас страх и отчаяние захватили меня.
— Я… я девственница, —вырвалось у меня, голос дрожал, щеки пылали от унижения. — У меня никогда не было парня.
Они переглянулись. Второй хмыкнул, его зубы сверкнули, а третий издал низкий смешок.
— Девственница, значит? — сказал первый, его тон был почти насмешливым. — Ну, тогда по-другому развлечемся. Анал подойдет?
Мое сердце ухнуло вниз, кровь застыла в жилах. Я хотела возразить, но второй черный парень схватил меня за руку, его пальцы впились в кожу, и потащил к двери душевой. Первый шел следом, а третий остался позади, его смех эхом отдавался от стен. Они втолкнули меня в сырое, холодное помещение. Первый сунул мне в руку металлическую насадку для душа, с известковым налетом.
— Подготовься, — сказал он, его голос был холодным, как сталь. — И не тяни.
Дверь за ними закрылась, и я осталась одна. Душевая была тесной, стены покрыты облупленной плиткой, серой от времени и сырости. Лейки торчали из стен, некоторые капали, оставляя лужицы на полу. Свет был тусклым, лампа мигала, отбрасывая дрожащие тени. Я стояла, сжимая насадку, ее холодный металл жег ладонь. Мое тело дрожало, не то от холода, не то от ужаса, который сковал меня, как лед. Я включила воду. Я поднесла насадку ближе, чувствуя, как горло сжимается от стыда и страха, намылила ее и аккуратно стала вводить в анальное отверстие. Я двигалась медленно, осторожно, каждый жест был механическим, будто мое тело принадлежало не мне. Вода стекала по коже, смешиваясь с моими слезами, которые я даже не заметила. Я закончила, выключив воду, и тишина обрушилась на меня, как удар. Я стояла, мокрая, дрожащая, обхватив себя руками, пытаясь прикрыться, хотя знала, что это бесполезно. Дверь душевой казалась порталом в другой мир, где ждали они — с их насмешливыми голосами, грубыми руками и взглядами, которые раздевали меня снова и снова.
Я толкнула дверь, и она открылась с протяжным скрипом. Первый и третий из черных парней сидели на диване, второй устанавливал камеру на штатив, направляя ее на центр зала. Мое сердце ухнуло вниз, когда я поняла, что они собираются снимать снова.
— Иди сюда, — сказал третий, его голос был низким, с грубой насмешкой. Он поманил меня рукой, его пальцы двигались медленно, но властно.
Я семенила, босые ступни шлепали по резиновому покрытию, оставляя влажные следы. Мое тело дрожало, кожа покрылась мурашками, а руки, прикрывающие грудь и низ живота, казались слабой защитой.
— Быстрее, не тяни, — сказал первый, наклонившись вперед, его татуированные руки уперлись в колени.
Я остановилась в центре зала, чувствуя, как пол холодит кожу, а влажные следы за мной блестят. Мое дыхание было неровным, каждый вдох был тяжелым, будто я пыталась проглотить этот воздух, полный их запаха — мускусного, терпкого, смешанного с железом и потом.
— Ну что, готова? — спросил второй, его голос был резким, с насмешливой ноткой. Он шагнул ближе, и я почувствовала, как его присутствие нависает надо мной.
— Не надо камеру, — вырвалось у меня, голос дрожал. — Пожалуйста, не снимайте.
Первый хмыкнул, его татуированные руки скрестились на груди.
— Одним видео больше, одним меньше — какая разница? — сказал он. — Ты уже в игре.
Второй издал короткий смешок, его зубы блеснули.
— Расслабься, — добавил он. — Не хочешь, чтобы первое видео увидели все?
Третий поднялся с дивана, его массивная фигура заполнила пространство.
— Надо чтобы все было добровольно, — сказал он, его голос был грубым, с ленивой насмешкой. — У нее документы с собой, пусть на камеру все скажет, когда включим.
Они согласились с его предложением
— На колени, — сказал первый, его голос был спокойным, но с той же сталью.
Я опустилась на колени, резиновый пол впился в кожу, посылая острые уколы боли. Мое тело дрожало, руки прикрывали грудь, но их взгляды делали это бессмысленным. Они кинули мне мой паспорт, достав его из сумки. Я открыла его перед камерой, разворотом с моими данными и дрожащим, но уверенным голосом стала говорить, что они мне приказали сказать, представилась, сказала, что я люблю секс с несколькими мужчинами одновременно и без ума от черных членов, и то, что сейчас будет жесткий секс, как я люблю. Они в это время одели за кадром маски на лицо, чтобы не было видно, кто они.
После этого один черный парень наклонился, его пальцы схватили мои волосы, потянув на себя чуть дальше от камеры. Его член, массивный и полувозбужденный, коснулся моих губ, теплый, с гладкой кожей и проступающими венами. Я сжалась, но его хватка была железной, и я приоткрыла рот. Он заполнил его, растягивая губы, и я почувствовала солоноватый вкус, смешанный с горчинкой. Слюна текла, капая на подбородок, а горло сжималось, пытаясь справиться. Слезы выступили на глазах, жгучие, они катились по щекам. Его движения были медленными, но настойчивыми, каждый толчок был рассчитанным. Он шлепнул меня по щеке, не сильно, но я вздрогнула, кожа запылала.
Потом второй занял его место, дернув меня за волосы резче. Его член, толстый и мясистый, толкнулся в мой рот, и я давилась, горло сжималось. Вкус был резче, с горьковатым послевкусием. Слюна текла сильнее, капая на грудь, где холодный воздух обжигал кожу. Его движения были быстрыми, почти агрессивными. Он шлепнул меня сильнее, щека горела, а его смех, резкий и хриплый, эхом отдавался в зале.
Третий подошел последним, его хватка была тяжелой, подавляющей. Его член, широкий и тяжелый, заполнил мой рот, растягивая губы до предела. Вкус был солоноватым, с металлической ноткой. Слюна текла неудержимо, капая на колени, которые ныли от пола. Его движения были медленными, но сильными, и я давилась, слезы лились сильнее. Его смех, гортанный и низкий, был как рычание.
— Неплохо для начала, — сказал он, его рука сжала мою щеку.
Они подняли меня, привязав к турнику. Веревки впились в запястья и лодыжки, растягивая тело. Я была обнаженной, уязвимой, с дрожащими бедрами и напряженными сосками. Кляп стянул губы, заглушая стоны.
Первый хлестнул ремнем по спине, боль была резкой, как ожог. Кожа вспыхнула, красная полоса проступила в зеркале. Второй ударил плеткой по бедрам, хвосты врезались в кожу, оставляя жгучие следы. Третий бил небрежно, ремень задевал ребра, живот, грудь, оставляя красные полосы. Я извивалась, веревки впивались глубже, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом.
— Смотри, как дергается.
Боль была резкой, но переходила в глубокую, пульсирующую, смешиваясь с жаром, что разливался по телу. Мое отражение в зеркале было чужим — тело, покрытое красными полосами, дрожащее, с глазами, полными слез. Я была девственницей, никогда не знавшей такой боли, такого унижения, но в этом отражении я видела не отличницу, спортсменку с надеждами и мечтами, а себя жалкую и ничтожную.
Они отступили, переговариваясь и споря кто начнет первый. Один сказал, что тот ее лишил оральной девственности и будет нечестно, надо остальным оставить право первого. Они договорились и пришли снова ко мне.
— А презервативы, — со страхом обреченности спросила я, не веря своим словам.
— Ты же целка, нам бояться нечего, — рассмеялся один них, — еще одно слова без спроса, получишь сильнее и больнее. Заткнись.
Я покорно замолчала, со страхом ожидая начала секса. У меня его не было, а такого я никогда не могла представить с собой. Третий выдавил смазки на член, потом выдавил мне в анус, я ощутила прохладу и липкость. Он схватил меня за бедра, его пальцы впились в кожу, и я почувствовала, как его член, горячий и массивный, прижимается к моему анусу. Я сжалась, страх и стыд захлестнули меня. Его головка, широкая и твердая, надавила на тугой вход, медленно раздвигая его. Мое тело сопротивлялось, мышцы сжимались, но он был настойчив, его движения были медленными, но неумолимыми. Я чувствовала, как головка растягивает меня, каждый сантиметр был мучительным.
— Расслабься, — пробормотал он, его голос был грубым, а руки сильнее сжали мое тело.
Я ахнула, кляп заглушил стон, когда он вошел глубже. Боль смешивалась с жаром, анус растягивался, обхватывая его, и я чувствовала каждую вену, каждый пульс. Мое тело дрожало, слезы катились по щекам. Он двигался медленно, но сильно, каждый толчок посылал волны боли и жара, которые смешивались, как буря. Мое дыхание было хриплым, каждый вдох был тяжелым, а отражение в зеркале показывало девушку, которую я не узнавала — с дрожащими бедрами, красными полосами на коже и глазами, полными смятения. Он проникал медленно и постепенно все дальше, учащая ритм.
После этого его место занял следующий чернокожий парень, он вошел грубо, но анус был податлив, и я только охнула в кляп. Он грубо обвил мою шею руками, и стал сжимать, проникая в меня, жестко. Я видела в отражении, как дергаются мои соски, как краснеет лицо, его мускулистые руки на своей шее. От стонов слюни стали течь из-под кляпа, на подбородок.
Когда он закончил, подошел последний, звонко шлепнув меня по ягодице так, что я дернулась до боли в связанных кистях и голенях. Он схватил меня за волосы, потянув на себя, я выгнулась, а он стал интенсивно трахать меня. Смазка почти закончилась, и я теперь ощущала ярко, как член елозит внутри меня. Огромный, которые я видела только на видео.
Мое тело дрожало, мышцы горели, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом и слюной из-под кляпа.
Они развязали руки и ноги, и я упала на колени от усталости. Руки завели за спину и завязали плотным узлом. Тело горело от их порки. Но они не дали опомнится схватили за волосы и потащили меня к широкой скамье, где возвышалась штанга, ее гриф тускло поблескивал под резким светом люминесцентных ламп, отбрасывавших холодные блики на потрескавшиеся зеркала. Их руки, властные и непреклонные, толкнули меня на спину, и я рухнула на холодную, истертую кожу скамьи, которая скрипнула под моим весом, руки за спиной я попыталась расположить так, чтобы на них не давило тело.
Мое тело дрожало, мышцы ныли от напряжения, а кожа, испещренная багровыми полосами от ремня и плети, горела, будто обожженная пламенем. Шрам и Клык, чья темная, угольно-черная кожа блестела от пота в свете ламп, схватили мои ноги, с силой притянув их вверх, почти к голове. Я почувствовала, как грубые веревки впиваются в лодыжки, стягивая их к перекладине штанги. Мышцы растянулись до предела, посылая острые уколы боли, которые пронизывали каждую клетку. Я была полностью обнажена, уязвима, лишена возможности прикрыться или сжаться. Голова свисала с края скамьи, кровь приливала к вискам, пульсируя в висках, а волосы, пропитанные потом, липли к шее, падая влажными прядями на холодный, шершавый резиновый пол. Воздух в тренажерном зале был тяжелым, затхлым, пропитанным запахом пота, ржавого железа и их тел — терпким, мускусным, почти животным.
Татуированный, чья кожа, темная, как эбеновое дерево, была покрыта замысловатыми узорами чернил, шагнул ко мне. Его пальцы сжали мои волосы, рванув с такой силой, что голова дернулась вверх, заставляя меня встретить его взгляд — холодный, уверенный, скрытый за маской, но пронизывающий насквозь. Камера на штативе смотрела на меня своим черным, безжизненным глазом, безмолвно запечатлевая каждый миг этого унижения. Я ожидала, что они достанут презервативы, но этого не случилось и сейчас. Трахать меня будут без предохранения.
— Расскажи, — произнес он, снимая кляп, его голос, низкий и хриплый, пробирал до костей, как холодный ветер. — Как ты мечтала потерять невинность?
Я замерла, горло сжалось, будто стянутое невидимой петлей. Слезы, горячие и соленые, катились по моим бледным щекам, оставляя влажные дорожки на коже, которая казалась еще бледнее на фоне их темных, мощных фигур. Я попыталась ответить, голос дрожал, слова срывались с губ, хриплые и рваные, но пропитанные стыдом и страхом.
— Я… думала, это будет с кем-то… особенным, — выдавила я, голос дрожал, срываясь на каждом слове. — Вечер, свечи, цветы… кто-то, кто будет любить меня. Мы поженимся…и у нас будет счастливая семья.
Сердце колотилось, каждый удар отдавался в висках, а воспоминания о моих наивных, девичьих мечтах — о нежности, о тепле, о любви — резали, как острое лезвие. В зеркале напротив я видела свое отражение: бледное тело, растянутое на скамье, ноги, привязанные к перекладине, открывающие меня полностью, мое влагалище, чуть раскрытый от секса анус, слегка красную грудь, напряженную от холода и ремня, и глаза, полные слез.
Шрам издал гортанный смешок, его массивная фигура, с кожей, темной, как полночь, нависла надо мной.
— Вот такие ожидания у романтичных особ, они получают свои мечты — произнес он, его голос был тяжелым, с ленивой насмешкой. — А вот реальность для конченных шлюх.
Он шагнул ближе, его тень легла на меня, отражаясь в зеркале, как зловещий силуэт. Его темные, мускулистые руки сжали мои бледные бедра с такой силой, что я вздрогнула, кожа вспыхнула под его пальцами, контрастируя с его угольно-черной кожей. Он наклонился, и я почувствовала, как его тело приблизилось, его жар, его присутствие подавляли меня. Клык, чья кожа была такой же темной, схватил меня за волосы, приподнимая мою голову так, чтобы я могла видеть все, что происходит. Его пальцы, грубые и горячие, впились в кожу головы, заставляя меня смотреть.
Я видела, как Шрам положил свой член мне между ног и начал двигаться вдоль половых губ, его движения были медленными, но властными. Его темная кожа блестела от пота, подчеркивая рельеф мускулов, которые напрягались с каждым движением.
Я почувствовала, как головка его члена, темная и блестящая, коснулась меня, медленно раздвигая мои половые губы, которые, к моему стыду, были влажными от непрошеного жара. Мое тело напряглось, мышцы сжались в инстинктивном сопротивлении, но веревки, стягивающие лодыжки, держали меня неподвижно. Давление было новым, пугающим, и я ахнула, когда он начал проникать, медленно, но неумолимо, раздвигая меня все шире. В зеркале я видела, как его член, блестящий от моей смазки, входит глубже, каждый сантиметр сопровождался резкой, глубокой болью, которая смешивалась с жаром, разливавшимся по телу. Я стонала, хрипло и громко, без кляпа мой голос разносился по залу, эхом отражаясь от стен.
Он вышел, и я увидела, как его член, теперь блестящий от моей смазки, снова приблизился, погружаясь глубже, чем прежде. Мое тело дрожало, мышцы бедер напряглись, а кожа, бледная и покрытая алыми полосами, контрастировала с его темной кожей, которая казалась почти черной в свете ламп. Каждый его толчок был глубже, настойчивее, и я чувствовала, как давление заполняет меня, растягивая, разрывая что-то внутри. Я видела в зеркале, как мой живот слегка приподнимается с каждым его движением, когда он входил до упора. Боль была острой, пульсирующей, но она смешивалась с жаром, который я не могла понять, и я ненавидела себя за то, что мое тело реагировало, дрожало не только от боли, но и от чего-то другого.
Мои стоны становились громче, хриплыми, почти животными, и я чувствовала, как они отзываются в груди, смешиваясь с тяжелым дыханием. Клык держал мою голову, его темные пальцы, переплетенные с моими влажными волосами, заставляли меня смотреть в, где я видела, как Шрам движется, его темная кожа блестит от пота, а его член, блестящий от моей смазки, входит и выходит, каждый раз глубже, каждый раз настойчивее и быстрее. Мое тело, бледное и дрожащее, было открыто, уязвимо, и я видела, как мои половые губы, розовые и влажные, раздвигаются под его напором. Слезы текли по моим щекам, горячие и соленые, смешиваясь с потом, который стекал по вискам, и я чувствовала, как они капают на скамью, оставляя влажные пятна. Это был момент, который я ждала так долго, но представляла себе совершенно иначе. Они могли меня лишить оральной и анальной девственности, я была готова. А сейчас они лишили меня настоящей, и этого больше не вернуть. Мой первый раз.
Татуированный стоял в стороне, его темная кожа блестела в свете ламп. Он сжимал ремень, время от времени поднимая его и хлестая по моим разведенным ногам. Удары были редкими, но резкими, каждый оставлял жгучие следы на внутренней стороне моих задранных к голове бедер, где моя бледная кожа была особенно чувствительной. Боль была острой, как уколы раскаленных игл, и я вздрагивала, мое тело дергалось в пределах, дозволенных веревками. Мои стоны, теперь свободные, становились громче, хриплыми, почти рваными, и я чувствовала, как они эхом отдаются в зале, сливаясь с их.
— Смотри, как она извивается, — сказал Клык, его голос был резким, с насмешливой ноткой, и его темная кожа блестела, когда он наклонился ближе, его зубы блеснули в ухмылке. — Уже вошла во вкус. Вся течет.
— Только порвали целку, а уже готовая шлюха, — хмыкнул Татуированный, его татуированные руки сжали ремень, готовясь к новому удару. — Надо раскрыть ее таланты.
— Заткнитесь, дайте нормально ее выебать, — пыхтел Шрам, быстро двигая тазом и проникая в меня с такой интенсивностью, что мне пришлось закусить до крови губу, чтобы не порадовать их новыми стонами.
Я чувствовала себя раздавленной, будто этот зал, эти люди, эта камера отняли у меня все, чем я была. Стыд жег изнутри, как раскаленный металл, а страх, холодный и липкий, сковывал каждую клетку. Мое отражение в зеркале было беспощадным: бледное тело, покрытое алыми полосами, ноги, привязанные к перекладине, открывающие меня полностью, и глаза, полные слез, и огромный член, который мое тело удивительно спокойно и жадно принимало в себя.
Один отпустил мои за волосы, моя голова свесилась с края скамьи, кровь прилила к вискам, и я ахнула, мои стоны, хриплые и рваные, вырывались из горла, эхом отражаясь от стен. Татуированный наклонился ближе.
— Открой рот пошире, девочка, — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, полной издевки. — Пора поработать как следует.
Я попыталась сжать губы, но его рука, грубая и горячая, сжала мой подбородок, заставляя рот открыться. Его член, темный, массивный и блестящий, был уже перед моим лицом. Он вошел медленно, но настойчиво, заполняя мой рот, и я почувствовала, как давление нарастает, когда он прошел глубже, в трахею. Мое горло сжалось, рвотный рефлекс сработал, и я издала чавкающий звук, хриплый и влажный, пока слюна, теплая и липкая, начала стекать по подбородку. Я пыталась дышать носом, но воздух проходил с трудом, каждый вдох был борьбой, а мое тело дрожало, пытаясь справиться с ощущением удушья. Его член, темный и блестящий, заполнил мое горло, растягивая его, и я чувствовала, как мышцы гортани сжимаются, пытаясь вытолкнуть его, но он продолжал двигаться, глубже, неумолимо.
Чавкающие звуки, влажные и рваные, раздавались каждый раз, когда он входил и выходил, его темная кожа контрастировала с моими бледными, влажными от слез щеками. Слюна текла обильно, стекая по подбородку, стекая в глаза, лоб и волосы, смешиваясь с потом, который стекал по вискам. Мое горло саднило, каждый толчок вызывал жжение и напряжение, а рвотный рефлекс заставлял мое тело содрогаться, но их руки и веревки плотно меня фиксировали.
— Глубже бери, не ленись.
Мое сознание было как во сне — я чувствовала каждый толчок, каждую царапину, каждый сдавленный вдох, но одновременно была отстранена, словно мое тело больше не принадлежало мне. Стыд жег изнутри, как раскаленный металл, а страх, холодный и липкий, сковывал каждую клетку.
Я ощущала, как каждый член, входит и выходит, каждый толчок сопровождался глубокой, пульсирующей болью, которая смешивалась с жаром, разливавшимся по телу. Мое тело дрожало, мышцы горели от напряжения, а кожа, бледная и покрытая красными полосами, пульсировала, словно обожженная. Клык иногда держал мою голову, заставляя смотреть, как Шрам проникает все глубже, как мой живот приподнимается, подчеркивая его присутствие внутри меня. Мои стоны, хриплые и рваные, заполняли зал, смешиваясь с их смехом, их дыханием, их властью.
Татуированный занял место Шрама, его темные, татуированные руки схватили мои бедра, и я почувствовала новый напор, новый ритм, более быстрый, резкий. Его кожа, темная, как ночь, контрастировала с моей бледной, и я видела в зеркале, как его член, блестящий от моей смазки, раздвигает мои половые губы, входит глубже, вызывая новую волну боли и жара. Мое тело дрожало, мышцы напряглись, а стоны становились громче, почти животными. Клык, чья кожа была такой же темной, занял место у моего лица, его движения были медленными, но подавляющими, и я чувствовала, как мое горло сжимается, давится, а слюна и слезы текут по лицу, смешиваясь в липкую, горячую массу.
Мое тело, бледное и дрожащее, было их инструментом, их созданием. Я видела в зеркале, как их темные фигуры, блестящие от пота, движутся надо мной, как их кожа, угольно-черная, контрастирует с моей, как их члены, блестящие от моей смазки, входят и выходят, раздвигая меня, заполняя меня. Мой живот приподнимался с каждым толчком, подчеркивая глубину их проникновений, и я ненавидела себя за это..
Потом во влагалище осталось чувство пустоты, удар по ляжкам другой заступил на его место, член был шире, больше и я снова стала стонать от нового ритма и боли в сосках, которые стали сильно сжимать. Член достали изо рта, чтоы заменить другим. Они стали трахать меня так по кругу и я не могла понять, сколько времени прошло. Использовали мой рот, влагалище, анус, все тело саднило и болело. Они так разработали меня, что теперь не было ощущений тугости, просто тупые толчки и ноющая боль.
Я вздрогнула, когда они начали меня развязывать. Веревки ослабли, и мои ноги, дрожащие от напряжения, упали, но я не успела вдохнуть, как Клык схватил меня за волосы, дернув с такой силой, что я ахнула. Они потащили меня к старому, потрепанному дивану в углу зала. Мои босые ступни скользили по резиновому полу, оставляя влажные следы, смешанные с потом и слезами, а пол царапал кожу, холодный и шершавый.
Мое тело дрожало, распростертое на потрепанном диване, словно струна, натянутая до предела. Красные полосы от ремня и плети горели на спине, бедрах и груди, каждая отметина пульсировала, как раскаленный уголь, посылая жгучие вспышки боли при малейшем движении. Волосы, пропитанные потом, липли к шее и лицу, а слезы, горячие и соленые, стекали по щекам, смешиваясь с потом, что струился по вискам. Воздух в тренажерном зале был тяжелым, затхлым, пропитанным резким, мускусным запахом их тел — терпким, почти животным.
Шрам, чья массивная фигура нависала надо мной, двигался с подавляющей силой. Его руки, грубые и горячие, сжимали мои бедра, пальцы впивались в кожу, оставляя багровые следы. Его ритм, как он меня сейчас трахал, был неумолимым, каждый толчок посылал глубокое, пугающее давление, разрывающее меня изнутри. Боль была острой, пульсирующей, но она смешивалась с жаром, который разливался по телу, как горячая волна, вызывая дрожь, которую я не могла контролировать. Мои стоны, хриплые и рваные, вырывались из горла, отражаясь эхом от стен. Стыд жег меня изнутри, как раскаленный металл, но я ненавидела себя за то, что мое тело подстраивалось под его движения, реагировало на них, несмотря на унижение. В зеркале я видела свое отражение: согнутое, дрожащее, с алыми полосами, пылающими на коже, и глазами, полными отчаяния, но с этой проклятой искрой, которая пугала меня больше, чем его хватка. Я была жалкой игрушкой в их руках.
Клык занял его место, его зубы блеснули в резком свете ламп. Он положил меня на живот, схватив ремень, лежавший рядом, и обвил его вокруг моей шеи, затягивая ровно настолько, чтобы я почувствовала давление, сжимающее горло. Паника вспыхнула, как искра, усиливая жар, который я не могла понять. Стало трудно дышать, я пыталась снять эту удавку. Его движения были резкими, настойчивыми, каждый толчок отзывался глубокой болью между ног, и натягивая ремень на моей шее до предела. Мои стоны становились громче, почти животными, а слезы катились по щекам, смешиваясь с потом. Его рука хлестнула по моим ягодицам, звук шлепка разнесся по залу, а кожа вспыхнула, как от ожога. В зеркале я видела, как мое тело дергается в такт его ритму, волосы, спутанные и мокрые, липнут к лицу, а кожа, покрытая красными следами, блестит от пота. Мое лицо было пугающе красным, с открытым ртом, хватающим воздух. Словно отгадав мои мысли, третий подошел и заткнул мне его своим членом и мне стало совсем нечем дышать, я в панике стала извиваться под их смех и грубые толчки.
Я давилась, слюна текла по подбородку, смешиваясь с потом и слезами, которые застилали глаза. Они менялись, их ритмы сливались в нескончаемый поток, поглощающий меня. Шрам хлестал ремнем по моим бедрам, каждый удар оставлял жгучие следы, которые смешивались с болью и жаром от их движений. Клык держал меня за волосы, заставляя смотреть в зеркало, где мое отражение показывало каждую дрожь, каждую слезу, каждую красную полосу. Татуированный, стоявший рядом, насмехался, его голос, низкий и хриплый, резал, как нож:
— Смотри, как она извивается, мелкая дрянь — сказал Клык, его смех был коротким, резким.
— Не скули, сучка, — хмыкнул Татуированный, его руки сжимали ремень, готовясь к новому удару.
Я чувствовала себя раздавленной, как будто этот зал, эти люди, эта камера отняли у меня все, чем я была. Стыд жег изнутри, страх сковывал каждую клеточку, но под этим тлело что-то запретное — искра, которую я ненавидела, но не могла погасить. Мое тело, избитое и дрожащее, подстраивалось под их ритм, несмотря на боль, несмотря на унижение.
Камера на штативе продолжала фиксировать мое унижение, ее черный глаз смотрел безжалостно, пока Шрам, Клык и Татуированный, их угольно-черная кожа блестела от пота в резком свете люминесцентных ламп, окружали меня, их маски скрывали лица, но глаза горели хищной уверенностью.
Они стащили меня и я рухнула на пол, мои руки, дрожащие от напряжения, не могли смягчить падение. Холодный резиновый пол царапал кожу, а мышцы, ноющие от усталости, протестовали при каждом движении. Клык шагнул ко мне, его темная фигура нависла надо мной, зубы блеснули в насмешливой ухмылке под маской. Он схватил меня за волосы, дернув с такой силой, что моя голова запрокинулась, и я ахнула, хриплый голос эхом отозвался от стен.
— На колени, девочка, — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, полной издевки. — Пора заканчивать.
Я попыталась сопротивляться, но его хватка была неумолимой, и я подчинилась, встав на колени, холодный пол обжигал кожу. Мое тело дрожало, мышцы горели, а кожа, покрытая багровыми следами, пульсировала от боли. Клык стоял передо мной, его член, темный, массивный и блестящий, был уже у моего лица. Он вошел в мой рот, медленно, но настойчиво, заполняя его полностью, и я почувствовала, как давление нарастает, когда он прошел в трахею. Рвотный рефлекс сработал, мое горло сжалось, и я издала чавкающий звук, влажный и хриплый, пока слюна, теплая и липкая, текла по подбородку, смешиваясь с потом и слезами. Его движения стали быстрее, резче, его дыхание, тяжелое и хриплое, заполнило воздух. Мое горло саднило, каждый вдох был борьбой, а чавкающие звуки, вырывающиеся из меня, эхом отдавались в зале. Внезапно он замер, его тело напряглось, и я почувствовала, как горячая, густая сперма ударила в мое горло, заставляя меня давиться. Я кашлянула, слюна и сперма стекали по подбородку, капая на пол, оставляя липкие пятна на моей бледной коже.
Шрам занял его место, его массивная фигура нависла надо мной. Его темные руки схватили мои бедра, пальцы впились в кожу, оставляя багровые следы, которые жгли, как раскаленные иглы. Он толкнул меня на спину, мои ноги раздвинулись на холодном полу, и я почувствовала, как его член, темный и блестящий, прижался к моей вагине. Мое тело напряглось, мышцы сжались, пытаясь сопротивляться, но он вошел, резким, настойчивым толчком, растягивая меня до предела. Боль была острой, жгучей, смешанной с жаром, который я ненавидела, но не могла игнорировать. Его движения были резкими, глубокими, каждый толчок посылал волны боли, отзывавшиеся внизу живота. Мое тело дрожало, скользя по полу, а мои стоны, хриплые и почти животные, вырывались из горла, эхом отражаясь от стен. Его рука, сжимала мое бедро, а вторая сжала грудь, а потом руки сдавили их сильнее, и я вздрогнула, когда он замер, его тело напряглось, и я почувствовала, как горячая сперма заполнила меня, теплая и липкая. Я с ужасом подумала, что они меня трахают не предохраняясь и я могу забеременеть.
Татуированный шагнул к моему заду, его татуированные руки, блестящие в свете ламп, раздвинули мои ягодицы, пальцы впились в кожу, оставляя кровоточащие царапины. Он перевернул меня на живот, мои колени и локти царапали резиновый пол, и я почувствовала, как его член, темный и массивный, прижался к моему анусу. Я напряглась, мышцы сжались в инстинктивном сопротивлении, но он вошел, медленно, но неумолимо. Его движения стали быстрее, резче, каждый толчок посылал жгучие вспышки боли, которые смешивались с жаром, разливавшимся по телу. Мое тело скользило по полу, кожа горела от трения, а мои стоны, хриплые и рваные, эхом отдавались от стен. Его руки дернули меня за волосы, заставляя голову запрокинуться, и я видела в зеркале свое отражение: бледное лицо, искаженное болью, глаза, полные слез, и тело, покрытое багровыми полосами и царапинами. Он замер, его дыхание стало тяжелее, и я почувствовала, как горячая сперма заполнила мой анус, теплая и липкая, усиливая боль и стыд, которые разъедали меня изнутри.
Они отступили, их темные фигуры отодвинулись, оставив меня лежать на полу, дрожащую, с телом, покрытым потом, слюной, спермой и кровоточащими следами. Мое горло саднило, каждый вдох был тяжелым, а между ног пульсировала глубокая, жгучая боль, смешанная с влажностью их спермы, которая стекала по внутренней стороне бедер. Камера продолжала фиксировать мое унижение
Они оставили меня на потрепанном диване в углу тренажерного зала, куда меня притащили после скамьи. Веревки, все еще стягивающие мои лодыжки и запястья, впивались в кожу, оставляя жгучие следы, которые пульсировали в такт моему тяжелому, прерывистому дыханию. Мое тело, бледное и покрытое багровыми полосами от ремня и плети, лежало неподвижно, словно чужое.
Я не знала, сколько времени прошло — минуты, часы? Сознание ускользало, погружая меня в тяжелый, липкий сон, но голоса, внезапно раздавшиеся где-то в зале, вырвали меня из забытья. Глаза распахнулись, и я вздрогнула, когда боль, словно раскаленная волна, прокатилась по телу, напоминая о каждом моменте, который они выжгли во мне. Мое тело ныло, каждая мышца была натянута, как струна, готовая порваться. Кожа, бледная и покрытая алыми следами, горела, будто ее обожгли, а багровые полосы на бедрах, спине и груди пульсировали, словно живые. Волосы, мокрые от пота, липли к шее и лицу, а слезы, давно высохшие, оставили на щеках соленые дорожки, стянувшие кожу.
Мое тело ощущалось чужим, раздавленным, как будто оно больше не принадлежало мне. Вагинальная и анальная девственность, отнятая их большими, темными членами, оставила во мне глубокую, пульсирующую боль, смешанную с чувством, которое я не могла ни понять, ни принять. Между ног все горело — резкое, жгучее ощущение, как будто кожа там была стерта до предела. Влагалище ныло, каждый мускул внутри сжимался от воспоминаний о том, как их члены, блестящие и массивные, раздвигали меня, проникая все глубже, растягивая до предела. Я чувствовала, как эта боль отдавалась внизу живота, словно что-то внутри было надорвано, и каждый вдох усиливал это ощущение, посылая новые вспышки дискомфорта. Анальная боль была другой — глубокой, тупой, пульсирующей, как будто мое тело все еще пыталось сопротивляться их вторжению. Каждый раз, когда я пыталась пошевелиться, мышцы протестовали, посылая острые уколы боли, которые заставляли меня замирать.
Я лежала, связанная, неспособная даже сжаться, чтобы унять эту боль. Мои бедра, все еще слегка разведенные дрожали от напряжения, а кожа, бледная и покрытая потом, казалась еще бледнее на фоне темного, потрепанного дивана. В зеркале напротив я видела свое отражение — измученное, уязвимое, с красными полосами, которые выделялись на бледной коже, как следы их власти. Мои глаза, покрасневшие от слез, были полны усталости, стыда и страха, но в них все еще тлела эта проклятая искра — чувство, которое я ненавидела, но которое вспыхивало, когда их темные, блестящие члены входили в меня, раздвигая, заполняя, оставляя ощущение, что мое тело предает меня.
Я чувствовала влажность между ног — смесь моей собственной смазки и их присутствия, липкую, теплую, которая только усиливала стыд. Мое влагалище, растянутое их массивными членами, ощущалось как открытая рана, но в то же время там пульсировал жар, который я не могла игнорировать. Анальная область была еще более чувствительной, каждый мускул там сжимался, словно пытаясь изгнать воспоминание о их вторжении, но это только усиливало боль, глубокую и ноющую. Мой живот, который приподнимался с каждым их толчком, теперь казался тяжелым, как будто он все еще хранил отголоски их движений. Я чувствовала себя разорванной, сломленной.
Внезапно тишину разорвали тяжелые шаги, эхом отдавшиеся от резинового пола. Они вернулись — Шрам, Клык и Татуированный, их фигуры в одежде, блестящие от пота, снова нависли надо мной, как зловещие тени. Их кожа, темная, как эбеновое дерево, контрастировала с моей бледной, покрытой следами их власти. Шрам, чей рубец над бровью выделялся в резком свете ламп, склонился ближе, его низкий, гортанный голос прорезал воздух.
— Через неделю, — сказал он, его тон был холодным, властным, с легкой насмешкой. — Будешь здесь. В форме. И держи рот на замке. Никому ни слова. Скажешь, что едешь к подружкам на ночевку.
Я замерла, сердце заколотилось, каждый удар отдавался в висках. Слезы снова укололи глаза, но я сдержала их, чувствуя, как страх и стыд сжимают горло. Клык, чьи зубы блеснули в насмешливой ухмылке, добавил:
— Ты поняла, девочка? Тебя ждут большие приключения.
Татуированный, чьи руки, покрытые чернилами, сжимали ремень, хмыкнул, его взгляд, скрытый маской, был тяжелым, пронизывающим.
— А теперь, — сказал он, его голос был низким, с хрипотцой, — отблагодари нас за тяжкий труд. Твои дырочки были такие узкие, что теперь у нас ноют члены. Но мы справились со своей работой. В следующий раз будет уже лучше и свободнее.
Они выставили свои ноги в обуви, указывая на них взглядом. Я поняла, что они хотели и подползла к каждому, поцеловав носок ботинок каждому и говоря спасибо. Они меня похвалили за сообразительность и отпустили домой.
Облегчение пришло, как холодная волна, когда я поняла, что этот кошмар, по крайней мере на сегодня, закончился. Мое тело, измученное и ноющее, могло наконец-то расслабиться, хотя каждая попытка пошевелиться отзывалась болью. Я была жива, я была свободна — пусть только на время. Мысли о том, что я могу уйти, вдохнуть свежий воздух, смыть с себя их запах, их следы, принесли слабое утешение, как глоток воды после долгой жажды. Но это облегчение было хрупким, раздавленным тяжелым чувством угнетения, которое навалилось на меня, как свинцовая плита.
Мысль о том, что через неделю мне придется вернуться, в этот зал, к этим людям, к их темным, блестящим телам, к их рукам, их ремням, их власти, сжимала сердце ледяным страхом. Я чувствовала себя пойманной в ловушку, как животное, которое не может вырваться. Стыд жег изнутри, напоминая о том, как мое тело предало меня, как оно реагировало на их вторжение, как эта проклятая искра тлела в моих глазах, несмотря на боль и унижение. Я ненавидела себя за это, за то, что не могла полностью сопротивляться, за то, что часть меня, пусть крошечная, поддавалась их ритму. Угнетение было не только из-за страха перед ними, но и из-за страха перед собой — перед тем, кем я становлюсь в этом зале, перед тем, что я не могла контролировать.
Прислано: sura
