Он не получка, не аванс, —
Бывает в жизни только раз.
Фортуна в дверь стучит, а вас
Дома нет…
(Наум Олев, песня из мультика «Остров Сокровищ»)
***
Она была самой блондинистой блондинкой из всех, кого он видел. Ее волосы были даже не льняными, а лунными — их цвет смешался из какого-то неуловимого сплава золота, серебра и платины. Даже осветление перекисью не давало такой мерцающей серебристости, какую дали ей природа и солнце, жестокое южное солнце, добела выжегшее ее волосы.
Это был натуральный цвет, ни разу не тронутый краской. Уж кто-то, а Липатов разбирался в таких вещах. Он видел это и по корням, и по белизне бровей и ресниц, и по веснушкам, и по глазам — аквамариновым и прозрачным, как отмели под Фиолентом. Такая белобрысость встречается только в селах и в провинции, где еще сильны древние гены, впитавшие в себя тысячелетнее солнце степей. В сумерках она казалась седой, и было странно смотреть на полудетскую фигурку с белой, как облако, головой.
Она выглядела совсем девчонкой, худощавой, с виду наивной, как деревенский цуцик, но по ее коленям и ступням Липатов видел, что ей лет восемнадцать. Целый день напролет она играла в волнах с голопопым карапузом — маленьким братиком или племянником. Карапуз еще не говорил, но уже бегал, как метеор, и вопил, как сирена спасательного катера «Зоркий». Смотреть на их игры можно было часами, и Липатов наблюдал за ними с шезлонга, отвлекаясь иногда на воспоминания, которыми щедро снабжала его Алупка — город, где ему было, что вспомнить…
Особенно сильно бередило его то, что случилось два года назад.
Тогда был поздний вечер — десять, а может, и одиннадцать часов. В такое время туристы галдели только у центральной аллеи, и весь Воронцовский парк, неосвещенный и пустой, становился жутковатым инопланетным местом. Силуэты выстриженных кустов казались в темноте монстрами, призраками и кораблями пришельцев. Липатов и пришел сюда за этой жутью, смакуя щекотку в нервах, — но и ему стало не по себе, когда он вышел к единственному фонарю, горевшему в листве, как красный глаз дракона.
Вот подойду к нему, а оттуда кээээк выскочит, — дразнил себя Липатов, — кээээк выпрыгнет, и пойдут мои клочки по закоулоч…
ААААААААА!!!..
Из красной вязи дерева вдруг выставилось и взвыло рыло, до того гадкое, что Липатов с перепугу пукнул, покачнулся и влип туфлей в чавкающую лужу, которую старательно обходил стороной.
Рыло заливалось бессовестным смехом, а Липатов все еще стоял в луже, хватая воздух.
— Ах ты падло, — наконец сказал он.
Хохочущее рыло немного отодвинулось, — но, к его несчастью, Липатов имел третий дан по айкидо…
Мгновенный бросок — и рыло было выволочено на свет.
— Не вопи, — сказал ему Липатов, — все равно тут никого нет.
Рыло завопило вдвое громче.
— Ты гнида? — орал на него Липатов, не слыша своего голоса. — А если сердечный приступ? Или инсульт?
Отловленный индивидуум был худощавым мальчишкой с бритой головой, расписанной цветными красками, как макитра — от затылка до подбородка. Неизвестный художник постарался и превратил его в такого монстра, что рядом все орки с Сауроном во главе казались няшками.
— Развлекаемся? — кричал Липатов, зверея от собственного испуга. — А я сейчас тоже развлекусь. По мягкому месту давно огребал, а? А ну-ка…
Удерживая мальчишку одной рукой, он рывком стянул с него шорты с трусами. Мальчишка вдруг умолк.
— Уууууууу, — протянул Липатов.
Меньше всего он ожидал увидеть то, что увидел.
— Вот именно, — сдавленным голосом произнес пленник. — Девочек не бьют.
— Не бьют? — прищурился Липатов. — Правильно, не бьют. С девочками делают другое.
— Что делают?..
Вокруг были только тьма, звезды и красноватый свет фонаря. Липатов всматривался в оголенную срамоту, вполне себе зрелую и мохнатую, как хомячок. По грудным ноткам в голосе своей пленницы, по пластике ее тела и кое-каким другим неуловимым деталям он понял, что в руках у него вовсе не такой зеленый фрукт, как ему подумалось вначале. «Ничего плохого в этом нет, и не узнает никто… « — убеждал себя Липатов. Поколебавшись, он оглянулся, плюнул на пальцы — и запустил их в голую срамоту.
— Эээээ, вы что? вы что делаете? — заверещала пленница.
— Тише, — хрипел Липатов, уверенно массируя ей пизду. — Это маленькая экзекуция. Будешь знать, как людей пугать… Ты куда шевелюру девала, чучело? Макушка лысая, а тут вон какие заросли…
— Куда надо, туда и девала, не ваше… Ааааа…
Пальцы его делали дело, давно заученное наощупь — мягко, без грубости, но настойчиво и беспощадно. Щель мгновенно потекла, и девчонка перестала вопить.
— Ага, входим во вкус? — шептал он, усиливая напор. Девчонка пыхтела, потом начала тихо стонать и покачиваться, подставляясь ритму ласки. Очень скоро она трепыхалась на его руке, как птица, а Липатов упивался своей местью, своей порочностью и властью над ее телом. Он не давал ей кончить, и она хныкала, насаживаясь на ласкающие пальцы. Суть состояла в том, чтобы ласкать ее по часовой стрелке, отходя от чувствительных точек тем дальше, чем сильней она возбуждалась. Такая пытка заставляла ее подыхать от возбуждения ровно столько, сколько хотелось Липатову, и кончить тогда, когда тот считал нужным.
Внезапно Липатов почувствовал, что теряет голову.
— Тебе сколько лет?
— Ааааа… 18… С половиной…
— Какие 18? А где твои сиськи?
— Где надо, там и сиськи… аааа…
— Раньше трахалась? Парень есть?
— Аааа… не трахалась… нет парня… аааа…
— Врешь небось. Приятно?
— Дааа…
— Тогда давай на четвереньки.
— Ааааа…
— Быстро!
Он вдруг перестал ее ласкать, и девчонка, оглушенная внезапной паузой, смотрела на него, покачиваясь по инерции.
— Быстро! А то вот так и уйду. Брошу и уйду.
Ему было жутко, и он надеялся, что девочка не согласится. Но она спросила:
— А где? Прямо тут?
— Нет, давай вон туда, на газон, — засуетился Липатов. — Давай?
— Тогда пустите.
— Убежишь?
— Посмотрим.
Он отпустил ее, и она, пристально посмотрев на него, высвободила длинные ножки из шортов и прыгнула, голопопая, на газон.
— На четвереньки!..
Она встала раком. Футболка ее сползла к затылку, заголив спину. Липатов, дрожа, расстегнул штаны и зажмурился…
Девчонка не наврала: ее пизда была узкой, хоть и мокрющей, и Липатов медленно въебывался внутрь, сдерживая себя из последних сил. Его юная любовница выла, кусая себе руку.
— Рррраз! — Липатов втолкнулся до упора, прорвав целку. Девчонка вскрикнула. — Опля! Вот и сделано дело! — От радости он шлепнул ее по бедру. — А теперь, монстрик, расслабь все, что у тебя есть, и двигайся со мной. Я вперед — и ты вперед. Я назад — и ты назад. Только чуууть-чуть как бы запаздывая, ясно? Вот так, вот таааак… Поехали!
Вначале он еб ее не спеша, согласуя с ней толчки, — а потом, когда почувствовал, что врастает в нее и раскачивается с ней единой качелей — отпустил себя и отдался пьянящему ритму, позабыв обо всем на свете.
Он не знал ее имени — и даже не знал ее лица, наглухо замалеванного под зомби. В его фантазии носились расплывчатые контуры, которые слились в единый лик упрямой бестии, чучела-мяучела, сбрившего шевелюру из вредности, и Липатов пьянел от ее загадочности, как от наркотика. Вокруг была ночь, звездная, холодящая близкой осенью, и холод проникал в сердце, выветривая остатки совести…
«Боже, как хорошо… умереть, как хорошо» — думал он, вдавливаясь глубоко в тугие ягодицы, покрытые гусиной кожей. Девочка разошлась и еблась страстно, нервно, с каждым толчком выдыхая грудной звук; они летели из нее все чаще, пока не слились в единый стон, густой и совсем-совсем взрослый, как у изголодавшихся жен. «Заметут», думал Липатов, корчась от
идти…
Из домика донеслись охи и причитания. Выругавшись, Липатов побрел домой.
Ему не удалось заснуть, несмотря на секс перед сном, и впервые в жизни он провел ночь в прогулках из угла в угол.
***
Все утро он искал ее, изжарившись на солнце, и нашел только к обеду. Она была с родителями, и Липатов ходил за ней, как шпик, чертыхаясь про себя и вслух.
Часам к пяти родители слиняли, оставив ее с Густиком на пляже, и Липатов, потоптавшись, ринулся к ней.
— Привет! — изобразил он картинную улыбку. — Вот пришел сказать тебе спасибо.
— За что? — подняла она серебристые брови.
— Как за что? Мне было очень хорошо с тобой. Я получил огромное удовольст…
— Я знаю.
— Слушай, а давай познакомимся. Столько лет знаем друг друга, и до сих пор… Смешно. Меня Жорой зовут…
— Жора? Он же Гога, он же Гоша?… А меня — Девочка На Четвереньках.
— Длинноватое имя, — Липатов попытался рассмеяться.
— Ага… Густик, Густинька, смотри, какая волна! Ой, смотри-смотри! Ууууух!..
— Ыыиих! — басом повторил Густинька.
Она играла с с ним, не обращая никакого внимания на Липатова. Тот пытался какое-то время внедриться в их игры, но получалось фальшиво до неприличия, и он отошел, как побитая собака.
Матернувшись, он с разбегу вбежал в море. Проплыв метров пятьдесят — за буну и обратно — выполз, просоленный и злой, на берег. Девушки с Густинькой там не было.
Он нашел их в ее домике, когда уже стемнело. Подговорив прохожего мальчишку позвать ее, он зашел за куст, не веря в успех своей затеи. Но она вышла, и Липатов сразу бросился к ней.
— Послушай, — начал он, тяжело дыша, — я… я…
— Ну что? — она уставилась на него. — Ну что вы от меня хотите? Что?
— Я хочу… хочу… просто хочу быть с тобой.
Липатов вдруг понял, что это так, и удивился этому.
— Ну да. Наверно, не «быть с тобой», а «трахаться с тобой»? Пока не найдете в кустах какую-нибудь новенькую…
— А ты не хочешь со мной трахаться, да? Совсем не хочешь, да? — приставал к ней Липатов, не замечая, что кричит.
— Тише вы!..
Она взяла его за руку, потащила за куст и, оглянувшись, сунула его ладонь себе под плавки. Пальцы Липатова окунулись в горячий гель.
— Девочка моя… но почему… — бормотал тот, и вдруг потянул с нее трусы.
— Вы что!… Не здесь… увидят… родители рядом… — шептала она, задыхаясь, но Липатов не слушал и хлюпал ее пиздой, набухшей клейким соком. Другой рукой он влез в ягодицы, дотянулся до пизды, напялив всю промежность на руку, сунул палец в дырку — и стал ворочать рукой, облепленной со всех сторон женской плотью, не переставая массировать другой рукой клитор и складки бутона.
Вся срамота девушки, от ануса до клитора и влагалища, была охвачена этим убийственным массажем, каждый ее миллиметр трогался, щупался, гладился, ласкался, дразнился, щекотался… Девушка выдохнула — «ннннээааахх!» — закусила губу, изогнулась и обмякла, повиснув так, что Липатов еле удержал ее. Руками она вцепилась в Липатова — в его футболку, в плечи, в шею, — бедра ее мотались маховиком, и по руке Липатова текли горячие струи, капая на траву…
— Ну вот… смотри, как хорошо… — бормотал Липатов, когда она, выкончавшись, повисла у него на шее. — Пойдем в парк!
— Нет, — хрипло отзывалась она.
— Пойдем! Ну пойдем! — Он повел ее, обняв за бедра, и она шла за ним, повторяя «нет, нет… « — Подожди… трусы…
Он помог ей натянуть плавки — и потащил за руку в парк. Она покорно плелась за ним, пошатываясь на ходу.
Дойдя до первого же газона, он втащил ее за живую изгородь, обнял — и стал крепко, сильно целовать. Она обвила ему шею руками, отвечая так же крепко и сильно, и через секунду их тела склеились в гнущийся силуэт, с которого слетали черные пятна одежды.
Наконец Липатов повалил ее на спину и впервые залез на нее голышом, впервые влип в нее животом и грудью, впервые окунулся в нее сверху вниз, как в медовую ванну, и впервые терся лобком о ее лобок, шершавый и густой, как мочалка. Его любовница царапала ему спину, как кошка, и молотила пятками траву…
Рядом то и дело топали прохожие, вынуждая любовников сдерживать стоны, холодеть, вжиматься в землю и друг в друга, — но терпеть было нельзя, и Липатов очень быстро влил в нее тугой фонтан блаженства, а потом впервые вылизал ей клитор, да так, что она не смогла сдержаться, и рядом раздалось:
— Где-то в кустах ебутся… Молодец девушка, так держать!
Когда они лежали на траве, рядом протопали сердитые ноги, и Липатов услышал:
— Ну где ее носит? Ребенок не кормлен, вещи не собраны, утром уезжать…
— Ой! — Девушка приподнялась на траве. — Папа. Ищет меня. И Густик голодный…
— Стой! — Липатов схватил ее за руку. — Ты уезжаешь?
— Да.
— Куда?
— Не скажу.
Оглянувшись, она встала.
— Подожди!
Липатов вскочил было за ней, но она придержала его за плечи, и он сел обратно на траву.
— Нет.
Быстро натянув плавки и купальник, она подбежала к живой изгороди… остановилась, вернулась к Липатову, наклонилась, обхватила его голову ладонями, крепко-крепко чмокнула в лоб — и убежала, перемахнув через кусты, как коза.
Липатов долго сидел на траве. Затем, натянув трусы и кое-как собрав остальные шмотки, поплелся домой.
***
С пяти утра он дежурил у ее домика. Когда семейство, груженное чемоданами, авоськами, тентами и Густиком, двинулось к остановке, он выждал время и пошел следом.
Ему удалось сесть в ту же маршрутку. Девушка заметила его, и всю дорогу он просидел, как на иголках. В Симферополе он шел за ними до перрона, смотрел, как девушка кормит Густика грудью, и молился, чтобы случилось хоть что-нибудь.
Дернув какого-то паренька, он вручил ему записку и попросил передать девушке. Записка гласила — «Жду тебя у женского туалета. Буду ждать, пока не придешь».
Ждать пришлось на удивление недолго.
— Ну что, ну что, ну чего тебе? — чуть не плача, говорила ему она, когда пришла. — Ну чего ты меня мучишь?
Она была в белом платье с длинной юбкой до пола. Белая ткань и белые волосы так эффектно оттеняли загоревшую кожу, что на нее все оглядывались.
— Я хочу быть с тобой. Почему ты гонишь меня? Почему? — канючил Липатов, растеряв весь свой апломб.
— А что, мне… замуж тут за тебя выходить, да?
— А почему бы и нет, кстати? У нас с тобой сын, между прочим…
— Тише! Не кричи.
— Это ты не кричи! Ты просто пользуешься мной, играешься, как этим самым… ты… ты… Прости меня! Дай мне хоть какой-то шанс…
— Шанс?»Он не получка, не аванс… «? Какой тебе нужен шанс?
— Любой. Сейчас ты уедешь, и… Дай мне… дай мне хоть испытание, хоть что, хоть… хоть телефон дай!
Девушка плакала.
— Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, — упавшим голосом бормотал Липатов.
Ему страшно хотелось обнять ее и прижать к себе, но он боялся.
— Телефон я тебе не дам, и… могу только взять твой. Давай, диктуй.
Она достала мобилку и, не попадая на кнопки, записала его номер.
— Все, Жора. Все. Все! Не иди за мной. — Всхлипнув, она посмотрела на него и медленно отошла.
Липатов дернулся вслед за ней, но она качнула головой, и он застыл у туалета, как манекен.
Простояв там полчаса или больше, он шевельнулся и побрел, наконец, сам не зная куда.
Сквозь окно он видел, как подошел поезд, вобрав в себя разноцветную толпу с чемоданами и гитарами, как тронулся в путь и исчез, мелькнув зеленым хвостом. (Специально для .оrg — ) За окном был пустой путь.
Постояв у окна, Липатов развернулся… и вдруг дернулся, как от тока. Уронив кепку, он стал лихорадочно шарить по карманам, пока не добыл мобилку.
Там была смска от неизвестного номера.
Холодея, он открыл ее и прочел:
«Испытание №1. Купить надувной бассейн на 500 л. для маленьких детей и выслать по адресу: г. Таганрог, ул. Чехова, 18, кв. 57, Соломатиной Лидии Алексеевне.
По получении бассейна отправлю Испытание №2».
Минуту или больше Липатов пялился на экран. Затем подскочил и вприпрыжку выбежал из зала.
— Значит, Лида. Хорошая девочка Лида. Лида из Таганрога. Лииииида. Лида-Лида-Лида. Лида-Лида-Лида-Лида-Лида! — декламировал он, улыбаясь, как Микки-Маус.
Увидев интернет-кафе, он нырнул туда, сунул диспетчеру купюру, открыл Яндекс и набрал: «детский надувной бассейн 500 литров купить».
Сидя за компом, он напевал, хихикал, бормотал вслух и мешал всем соседям сразу, — а те косились на него и переглядывались, закатывая глаза.