Я работал в фирме, где мы специализировались на наказании крупных должников — тех надменных ублюдков из верхушки общества, которые полагали, что их власть — щит от любых последствий. Наши клиенты всегда имели непробиваемую крышу на самом верху, развязывая нам руки: мы могли творить что угодно, не оглядываясь на закон или мораль. В этот раз мишень — чиновник среднего звена, просрочивший колоссальный долг, который он и не думал возвращать. По надежной наводке, сегодня он нежился в загородной усадьбе с семьей: Анной — женой 38 лет, этой аппетитной милфой с гордым, неприступным взглядом, полными губами и фигурой, от которой у меня давно слюнки текли — высокая грудь четвертого размера, тонкая талия, переходящая в широкие бедра, и аура абсолютной уверенности в себе. А ещё дочка 18 лет — моя собственная девушка, с которой я тайком встречался пару месяцев, пока мы разрабатывали операцию и уточняли у клиента детали. Мы с дочуркой скрывали это от её родителей. О, как я мечтал подчинить её мать, эту надменную сучку, сломать её гордость, заставить стонать и корчиться подо мной в агонии похоти. Это был мой личный секрет в операции, известный только мне и паре доверенных парней, добавлявший остроты моему предвкушению, как соль на свежую, кровоточащую рану, заставляя член наливаться от одной мысли о её сломе.
Мы выехали вшестером: я — высокий, мускулистый, с резкими красивыми чертами лица и шрамом на шее, скрытым балаклавой; Сергей — коренастый громила с квадратной челюстью и татуировками под камуфляжем; Вова — худощавый, но жилистый, с хитрым взглядом; Андрей, Вадим и Саша — все под два метра, в тёмном камуфляже, пропитанном запахом сигарет и адреналина, как тени, готовые поглотить ночь и разорвать её на куски. Наш IT-спец уже взломал системы дома: сигнализация отключилась с тихим электронным вздохом, а видео с камер потекло на наши сервера — клиент получит полную, детальную запись экзекуции, каждую секунду унижения, каждый стон и хрип. Мы перелезли через забор бесшумно, как призраки, — трава шуршала под ботинками, ночной воздух был прохладным, с привкусом сосен, но в венах кипел огонь предвкушения. В доме теплился свет: две спальни наверху для матери и дочери, где мягкие лампы отбрасывали золотистые блики; гостиная внизу, где чиновник, наверное, потягивал виски, не подозревая о надвигающемся аде, который разорвёт его мир на части.
Мы разделились по парам, сердца стучали в унисон с приглушёнными шагами, адреналин жёг вены. Мне с Сергеем выпала жена — мой трофей, моя одержимость. Мы крались наверх по лестнице, доски не скрипнули ни разу под нашим весом. Дверь спальни открылась с еле слышным щелчком — и вот она, Анна, стояла у зеркала в шёлковом халате, облегающем тело как вторая кожа, под которым мерцало чёрное кружевное бельё: лифчик, туго обхватывающий полные груди размером с спелые дыни, соски проступали сквозь ткань, как вызов; стринги, врезающиеся в упругую, округлую задницу. Её фигура завораживала — стройные ноги, бесконечные в полумраке, узкая талия, кожа гладкая, как атлас, с лёгким ароматом лаванды от вечернего лосьона, смешанным с теплом её тела. Внутренне она, наверное, думала о спокойном сне, о муже внизу, о дочери за стенкой — обычная жизнь, которую мы вот-вот разобьём вдребезги, растопчем и оскверним.
Мы ворвались молниеносно, как ураган: я схватил её сзади, заломил руки за спину — её кожа была горячей, дрожащей под моими ладонями, грубая ткань перчаток царапала нежность, оставляя следы. Она дернулась яростно, пытаясь вырваться, глаза расширились от чистого ужаса, зрачки вспыхнули в свете лампы, но Сергей уже сунул кляп в рот — мягкий шарф из её же тумбочки, пропитанный её парфюмом, заглушая крик в хриплый, отчаянный стон. Анна сопротивлялась эмоционально и физически, тело напряглось как струна, слёзы блеснули на ресницах, она брыкалась, царапаясь, — «Нет, пожалуйста, не трогайте мою дочь,» — наверное, кричала она мысленно, но мы связали её ремнями: грубая кожа впилась в запястья и лодыжки, оставляя красные, жгучие следы, кровь проступила в местах трения. Бросили на кровать — пружины скрипнули протестующе под её весом, шёлк халата задрался, обнажив бедра, гладкие и приглашающие к насилию. Из соседней комнаты донеслись приглушённые звуки борьбы — Андрей и Вадим вязали дочку — мою девушку, её тихие рыдания эхом отдавались во мне, добавляя перчинки моему возбуждению: она узнает меня, когда я разденусь, но они ничего не скажет. Её глаза полные слёз и тайного страха, тело её дрожало от предательства. Снизу ребята приволокли чиновника — связанного, с кляпом во рту, лицо бледное как мел, пот стекал по вискам, запах страха висел в воздухе, густой и тошнотворный.
Я подошёл к нему ближе, сорвал кляп — его дыхание было тяжёлым, прерывистым, как у загнанного зверя: «Твой долг просрочен, ублюдок. Теперь твоя семья заплатит сполна, кровью и унижением.» Затем повернулся к жене, её щекам, мокрым от слёз, следя за тем, как она борется внутренне: гордость — «Я не сломаюсь, сволочи» — против страха за дочь, за мужа, за себя, тело корчилось в ремнях. Глаза метались, тело дрожало под ремнями, как в конвульсиях. «Мы все шестеро по очереди жёстко тебя оттрахаем и унизим на глазах у мужа и дочери,» — сказал я, голос низкий, как рык хищника. «Ты будешь охотно нас ублажать, умолять о большем — иначе мы всё равно сделаем всё то же самое сначала с тобой, а потом и дочерью, медленно, болезненно, разрывая её на части.» Она молчала долго, внутренний конфликт бушевал: «Не могу… но ради неё… о Боже, что я делаю?» Наконец, кивнула, сломленная, глаза потухли, тело обмякло в покорности, но внутри всё ещё тлела искра сопротивления, которую мы вот-вот раздавим.
Мы развязали Анну — ремни с шипением соскользнули с запястий, оставив глубокие красные борозды на нежной коже, как клеймо предстоящей трагедии. Кляп вынули резко, и она закашлялась, вдохнув воздух, пропитанный нашим потом и её страхом — тяжёлый, густой, как дым. Я шагнул к гардеробу, рванул дверцу: запах её духов — сладкая ваниль, смешанная с мускусом — ударил в ноздри, но теперь он тонул в аромате надвигающегося разврата. Пальцы грубо прошлись по вешалкам, сминая шёлк и кружево, пока не нащупали ажурные чулки — чёрные, с широкой кружевной резинкой, тонкие, как паутина, но обещающие полное подчинение. Швырнул их ей в лицо, они упали на пол с шелестом, как приговор.
«Надевай. Медленно. На наших глазах. И трогай себя, пока надеваешь — для полного унижения, шлюха.»
Анна замерла, глаза вспыхнули гневом: «Сволочи… я не сломаюсь, не ради них…» Муж в углу хрипел через кляп, вены на шее вздулись, как верёвки, — он дёргался в путах, как в агонии, но Саша ударил его кулаком в живот, заставив согнуться и захрипеть от боли. Дочь — моя девушка — всхлипывала у стены, прижатая Вадимом, её глаза метались: «Это он… мой парень… делает это с мамой… и возбуждается от этого?» Её бёдра сжались невольно, и я почувствовал прилив — огонь похоти и узнавания жёг меня изнутри, член напрягся до боли, пульсируя от видения её будущего слома.
Женщина опустилась на край кровати, ноги дрожали как в лихорадке, слёзы текли ручьями. Первый чулок скользнул по ступне — шёлк шептал зловеще, как змея, облегая икру, бедро, резинка впилась в кожу под ягодицей, оставляя след. Пальцы её собственной руки, под моим взглядом, скользнули по внутренней стороне бедра, касаясь клитора через стринги — она вздрогнула, «Нет… тело предаёт меня… жжёт…» Второй чулок — ещё медленнее, с вынужденным поглаживанием, соски затвердели под лифчиком, тело предательски отозвалось влагой. Я заставил её встать, повернуться спиной: кружево резинки подчёркивало линию задницы, чулки натянулись, как вторая кожа, приглашая к порче. Андрей шагнул ближе, щипнул сосок через ткань — сильно, — она вскрикнула пронзительно, но я рыкнул: «Молчи, или дальше будет хуже и мы раздерём тебя на части.»
«На колени, шлюха.»
Пол был ледяным, паркет впился в колени сквозь чулки, как иглы. Анна опустилась с глухим стуком, тело дрожало, груди колыхнулись тяжело, слёзы капали на пол. Я расстегнул ширинку грубо, ткань зашуршала. Мой член — 22 см, толстый, с венами, как вздутые реки, головка блестела от преякулята — вырвался наружу, ударив по воздуху тяжёлым запахом мускуса и пота. Остальные окружили её кольцом, снимая штаны с рычанием, как звери: Сергей — коренастый громила с татуировкой дракона на груди, шрамами на кулаках, 20 см, толстый как запястье, пахнущий потом; Вова — жилистый, с шрамом на бедре от ножа, 19 см, изогнутый кверху, как крюк; Андрей, Вадим, Саша — все под 190 см, мускулистые, с грубыми ладонями, пропахшими сигаретами и похотью, члены 18–21 см, твёрдые, как сталь, венами пульсирующие.
Я схватил её за волосы, рванул голову назад — шея напряглась, хрустнула, глаза встретились с моими: полные слёз и вызова. Дал пощёчину — не лёгкую, а жгучую, с хлёстким звуком, щека вспыхнула красным. «Целуй. Облизывай. Яйца возьми в рот. И соси, как будто жизнь дочери зависит от этого.»
Анна колебалась миг — «Я не могу… но ради неё…» — но я кивнул на дочь, Вадим уже потянулся к ней, рванув её одежду. Губы жены коснулись головки — тёплые, дрожащие, с привкусом соли от слёз. Язык скользнул по стволу, оставляя влажную, липкую дорожку. Яйца — тяжёлые, покрытые потом и волосами — она взяла в рот, сосала жадно, хрипя, давясь, слёзы текли ручьями, смешиваясь со слюной, капающей на чулки. Остальные набросились, как стая: Сергей и Вова схватили её руки, вдавили ладони на свои члены — она дрочила яростно, пальцы скользили по горячим, преющим венам, сжимая до боли, кровь сочилась из-под ногтей. Андрей щипал соски, выкручивал их плетью — тонкой, кожаной, — пока она не завыла, тело выгнулось дугой в агонии. Саша хлопал по попе — шлепки отдавались эхом, как удары барабана, кожа горела, краснела, чулки пачкались от пота.
Я насаживал её лицо глубже, грубо: горло сжималось спазмом, она давилась, слюна тянулась густыми нитями, хлюпая, кашель с кровью. «Глубже, шлюха! Заглатывай до яиц!» Она не справлялась, сопротивляясь. Я ударил по лицу — сильно, унизительно, щека опухла. «Старайся, или дочь будет глотать вместо тебя — и мы не будем нежны, разорвём её.»
И тогда — полный перелом. Её глаза потухли. Анна заглотила до основания с рыком, горло пульсировало вокруг головки, как в тисках, язык работал яростно, кружа, лижа, сося с отчаянием, давясь до рвоты. Я рычал громко, чувствуя, как оргазм подкатывает волной, но сдержался, толкая глубже, пока она не задохнулась, лицо посинело. Освободил место Сергею, толкнув её голову к нему с силой.
Так мы менялись в круге: она сосала, дрочила, униженная на коленях в чулках, слёзы и слюна капали на пол, смешиваясь в лужу с кровью. Тело её дрожало от боли и растущего возбуждения — соски торчали, вагина намокла, соки текли по бедрам. Дочь смотрела, прижатая к стене, глаза полные ужаса, слёз и скрытого возбуждения — её дыхание участилось, бёдра сжались, и я подумал: «Скоро и ты, моя девочка… разорву тебя на части.» Муж хрипел, пытаясь вырваться, но Вадим держал его за волосы, заставляя смотреть: «Смотри, как твою жену превращают в рабыню, как она корчится.»
Потом мы закинули женщину на кровать — матрас прогнулся с треском, простыни пропитались потом, пахли её телом и нашим мускусом. Я сорвал с неё стринги — ткань порвалась с хрустом, — раздвинул ноги грубо: клитор был набухший, розовый, пульсирующий, вагина блестела от соков. Я нырнул языком, она имела солоноватый вкус, смешанный с её страхом и похотью, густой, как мёд. Покусывал жёстко, шлёпал по бёдрам в чулках — кожа горела под ладонью, оставляя красные отметины. Анна выгнулась, стон приглушённо вырвался, как крик боли.
Вова трахал её в горло — хлюпающие, мокрые звуки, она давилась, слюна текла рекой по подбородку, груди, смешанная с кровью. Руками она дрочила Сергею и Саше — члены скользили в ладонях, оставляя липкие следы, пальцы дрожали от усилий.
Мой палец нашёл анус — тугое кольцо, девственное, сжалось в спазме от вторжения. Я разминал его медленно, но жёстко, вдавливая глубже, смазка из вагины капала на простыню, смешиваясь с потом и кровью. Она стонала громче — не от боли, а от предательства тела, оргазм накатывал, но я остановился, чтобы продлить муку, разрывая её изнутри.
Мы подняли её — лёгкую, дрожащую, тело блестело от пота, кожа была покрасневшая от шлепков, кружево чулок прилипло к коже бедра. Я рухнул спиной на кровать, матрас прогнулся с треском под нашим весом. Её посадили сверху: вагина горячая, мокрая, пульсирующая от предыдущих ласк — обхватила мой 22-сантиметровый член, как тиски, с громким хлюпаньем, соки стекали по стволу, смешанные с кровью. Она застонала хрипло — «О Боже, нет… но это так глубоко… тело хочет… рвёт меня» — подмахивая неохотно сначала, но бёдра начали двигаться сами, кружа, впиваясь глубже, как в агонии.
Вова пристроился сзади, грубые руки раздвинули ягодицы с шлепком, оставив красные отметины. Головка его 19-сантиметрового изогнутого члена прижалась к анусу — тугому, девственному, всё ещё сжимающемуся в спазме от первого вторжения. Он вдавливал по сантиметру, медленно, жестоко, растягивая кольцо с чавкающим звуком, пока не вошёл полностью — Анна вскрикнула пронзительно, выгнулась дугой, боль смешалась с волной похоти, слёзы брызнули из глаз, анус разрывался. Саша схватил её за волосы, рванул голову назад, впихнул свой 18-сантиметровый член в рот до горла, слюна текла рекой по подбородку, она давилась, хрипела, горло сжималось в конвульсиях, сопли текли из носа.
Мы синхронизировались в ритме — жёсткие, беспощадные разрывающие толчки. Шлепки тел — громкие, влажные, как удары хлыста по мокрой коже. Пот стекал ручьями по спинам, капал на простыню, пропитывая её солоноватым запахом, смешанным с кровью. Запах секса — густой, животный, смешанный со спермой, её соками и мускусом шести мужчин, тошнотворный и возбуждающий.
Через минуту она выгнулась, как лук в натяжении, — первый оргазм сотряс её целиком: вагина сжалась в спазмах вокруг меня, анус пульсировал на Вове, стон вырвался сквозь член в горле, тело дрожало неконтролируемо, соки брызнули на мои бёдра, оставляя горячие следы.
Саша кончил в рот взрывом — густая, солёная сперма, струи ударили в горло, она кашляла, глотала судорожно, часть вытекла по губам, стекая на сиськи, смешанная с потом. Следующий — Вадим — впихнулся в рот грубо, трахая жёстко, пока она не задохнулась, слюна смешалась со спермой в липкую пену.
Мы с Вовой долбили Анну как звери, не жалея, разрывая. Я снизу в вагину — чувствовал, как анус сжимается от Вовы сверху, тонкая стенка между нашими членами вибрировала. Я зарычал громко и начал кончать, горячие струи заполнили вагину до краёв, хлюпанье эхом отозвалось, сперма вытекла по краям, стекая по моим яйцам, жгучая. Вова кончил через минуту — в анус с финальным толчком, сперма тёплая, густая, растеклась внутри, заполняя до отказа, он вытащил свой член с громким чавканьем, белые ручьи потекли из открытого ануса по чулкам, пачкая кружево.
Остальные тоже пользовались Анной, как вещью. Её поставили в догги-стайл: она на четвереньках, Андрей берёт её рот, Сергей трахает в вагину, Саша в анус — чередование толчков, разрывающих, она подмахивала яростно, оргазмы следовали один за другим — крики эхом разносились по комнате, конвульсии сотрясали её тело, соки брызгали на пол, смешанные с потом и спермой. Потом мы снова положили её в позу наездницы: я трахал в анус сверху, Вова в вагину снизу, она выла, тело дрожало, соски торчали от щипков, пот стекал по телу. Мы положили Анну на бок: Вадим пристроился у рта, Саша вошёл в разработанный в анус — сперма уже стекала из всех дыр, скапливаясь в лужицы.
Но мы не насытились — ещё один раунд, чтобы сломать окончательно, разорвать душу. Мы перевернули её в обратную ковбойшу: она села спиной ко мне, моя рука сдавила горло для контроля, член вошёл в анус снизу — растянутый, горящий от предыдущих вторжений, разрывающийся. Андрей встал спереди, вдавил в вагину свой 20-сантиметровый ствол и мы начали двигаться синхронно, толчки вверх-вниз, двигаясь как поршни. Сергей занял рот, насаживая глубоко. Мы чередовались: Саша и Вадим меняли места в вагине и анусе, Вова щипал соски. Она кончала непрерывно — оргазмы сливались в один бесконечный, тело билось в конвульсиях, крики переходили в стоны мольбы: «Ещё… трахайте меня глубже… я ваша рабыня… разорвите меня!» — слова вырвались сами, гордость растворилась в похоти, она умоляла, подмахивала бёдрами, ловила каждый толчок, корчась в агонии удовольствия.
Муж смотрел, в ярости и полном бессилии, глаза красные от слёз, тело корчилось в путах, как в судорогах. Дочь — моя девушка — сидела у стены, реакция углублялась с каждым стоном матери: сначала ужас — глаза расширились, слёзы текли ручьями, «Мама… нет… это он делает… мой парень… разрывает её»; затем дрожь в теле, бёдра сжались невольно, рука скользнула между ног, пальцы коснулись себя сквозь одежду, проникая глубже — «Почему это возбуждает? Я не хочу смотреть… но не могу отвести глаз… тело горит»; возбуждение нарастало, дыхание участилось, тихий стон вырвался, когда мать кончила в очередной раз — «Я сломана… хочу, чтобы он взял и меня… разорвал, как её». Я поймал её взгляд, улыбнулся под балаклавой: «Твоя очередь близко, моя девочка… ты уже мокрая от этого, текущая.»
Анна содрогалась в экстазе, она стонала: «Я была гордой женой… теперь — их развратная рабыня… и люблю это… хочу, чтобы меня так трахали вечно» — полностью сломленная, готовая на всё.
Насытившись наконец, мы кончили на неё в финальном акте унижения — медленно, растягивая момент, как пытку. Сначала я — струи спермы на лицо, густые, липкие, стекающие по щекам, в рот, она лизнула языком, глотая с дрожью, давясь. Затем Сергей и Вова — на сиськи, горячие потоки покрыли груди, соски блестели, она размазала пальцами. Андрей, Вадим и Саша — на чулки и волосы, сперма пропитала кружево, капала на пол, запах солоноватый, густой, заполнил комнату, тошнотворный.
Анна лежала, тяжело дыша, тело в конвульсиях после оргазмов, сперма вытекала медленно: из вагины — белые ручьи, смешанные с её соками и потом, стекали по бёдрам, пачкая простыню; из открытого ануса — густая, тёплая, вытекала с чавканьем. Она коснулась себя, шепча, «Я полна ими… сломана… но хочу ещё… разорвите меня снова».
Мы развязали дочь. Я схватил её за волосы нежно, но властно, подтащил ближе: «Вылижи маму. Всё до капли. Проглоти сперму. Медленно, на наших глазах — иначе ты следующая, и мы сделаем хуже, сломаем тебя, как её твою маму.»
Она рыдала громко, слёзы капали на пол, но опустилась на колени, тело дрожало: «Мама… прости… я не хочу, но боюсь…». Язык скользнул по телу матери — сначала по лицу, собирая солоноватую сперму с щёк, глотая с всхлипами, давясь; потом сиськи — соски твёрдые, она лизала кругами; из вагины — нырнула глубже, хлюпающие звуки, сперма текла в рот, она давилась, но глотала, слёзы смешивались; из ануса — она облизывала края, собирая всё, тело матери вздрогнуло от прикосновения, стон вырвался. Наконец, чулки — лизала кружево, пачкая губы, слёзы капали на мать. Мать же стонала тихо. Дочь закончила, поднялась, глаза потухли.
Мы сняли обкончанные чулки — мокрые, липкие, порванные, пропитанные спермой, соками и слезами — и запихнули чиновнику в рот медленно, он давился, хрипел, слёзы текли. Мы встали в круг вокруг него, ссали на него по очереди — тёплые струи били по лицу, телу, запах аммиака резкий, он корчился в луже, униженный до предела, тело дрожало в судорогах стыда, как в конвульсиях.
Финал растянулся в тишине, как пытка. Я наклонился к жене, сорвал повязку: глаза её блестели слезами и похотью. «Ты — наша рабыня. Навсегда. Скажи это.» Она шепнула, голос сломленный: «Да… я ваша рабыня… готова на всё…позовите, и я приползу.» Дочь стояла рядом, обняла мать. Муж молчал, разбитый и униженный.
Мы собрали вещи медленно, оставив номер в кармане халата жены: «Позвони, если захочешь продолжения.» Я знал — она позвонит, сломленная душой и телом, жаждущая разрыва. А дочь… ну, это уже другая история, полная новых пороков.
Прислано: DiggerBLR
