Сегодня, наконец, солнечно и тихо. Пол в коридоре идет желтым светом из окна-прямоугольника. В воздушном свете искрятся пылинки. Наверное, пора бы сделать уборку.
Я иду в прихожую, где в чулане стоят ведро и швабра. Путь мой лежит мимо кухни, где вечернее солнце светит ярче всего. Я уже миновала душный дверной проем, и только возле чуланной двери поняла, что в кухне был он. Снова.
Черное тело вполне себе явных очертаний. Крупное и, вроде бы, покрытое короткой шерстью. Кажется, стоял боком ко мне, будто высматривая что-то на стене.
Первая эмоция — злость. Как мне это уже надоело. Потом — раздражение: да чего ему надо? И почему появляется уже средь бела дня? Нагло, почти не скрываясь…
Началось все с ночных шумов. С тех, которые легко списать на домашних животных или соседей. Животных у меня, правда, нет — даже дурацких рыбок — несмотря на все мои просьбы. Но стены в квартире тонкие. Если соседи вздумают громко чихнуть или, не дай боже, трахнуться, то все звуки атакуют меня в моей же комнате. Вернее, не совсем моей. Вернее, моей, только когда никого нет дома. Живем мы в однушке, потому большая удача, что у меня хотя бы есть свой угловой диван.
Но даже этот диван я понемногу перестаю считать собственным. А как иначе, если пару раз в неделю вынуждена замирать на нем, как мышь, боясь шевельнуться и выдать себя? Нет, тут мой кухонный гость совершенно не при чем. Дело в другом. Просто родители вдруг совершенно не кстати раскрепостились и, даже не удосужившись проверить, сплю ли я, начинают свои влажные ночные утехи. В паре метров от меня.
Не скажу, что я блюститель морали или что-то такое. Эротику и порнографию я очень даже люблю и уважаю. Но это… мерзко. Особенно тот противный масляный звук. Будто резиновый голубь никак не может пролезть в прорезиненное гнездо. Я, конечно, ничего не вижу, но только по нему почему-то представляю, какие у них там неуклюжие, совершенно дурацкие телодвижения. Оно и не мудрено — при таких родительских габаритах изобразить что-то вменяемое сложно. Еще и это их гиппопотамье пыхтение…
И все равно, несмотря на всю мерзость… Меня бросает от этого в холод. А потом в жар. В первый раз я даже подумала, будто простыла, и у меня поднялась температура. Сердце стало биться как-то реже, а по телу стали бегать мурашки. И волнение… Волнение между ног. Мерзкое и постыдное, но вполне себе сравнимое с тем, что бывает при просмотре того самого контента. Того, который я люблю и даже уважаю.
Гадость… Пусть меня сколько угодно убеждают в том, это нормально и даже хорошо — любящие друг друга родители и все такое… Нифига они не любящие. Были бы любящими — не орали бы друг на друга с самого моего детства и не швырялись всякой хренью. От этого все это смотрится еще и лицемерно. Слышится, вернее.
А с недавних пор слышаться мне стали не только их охи-вздохи. Однажды по коридору просто кто-то прошел. У меня (к сожалению) прекрасный слух. И чужие шаги внутри квартиры я различила даже через … Не испугалась. Сначала удивилась. Подумала, что воры. Но что ворам может понадобиться у нас в туалете? Да и утром никаких следов чужого пребывания я не обнаружила.
И забыла о том случае. Ровно до того дня, как им снова приспичило. Я ругала их про себя. Потому что засыпая, хотела думать о чем-нибудь приятном, типа Сережки из восьмого «б» или новом фильме с крутыми спецэффектами, которые гораздо круче всего того, что я в своей жизни видела. А не об этом.
Тогда я снова расслышала шаги. Тяжелые и уверенные, будто кто-то по полному праву находился в этой квартире. Он подошел к самой комнате и остановился. Я лежала спиной к дверному проему, но буквально жопой чувствовала его присутствие. От ожидания неизвестно чего у меня на затылке приподнялись волосы. Стало по-животному страшно. И все волнения о творящихся рядом непотребствах сами отошли на второй план.
В ту ночь ничего не случилось. Они закончили, а шаги просто удалились туда, откуда явились. И с каждым шагом меня попускало, будто от меня отстранялась смертельная опасность.
Так стало происходить каждый раз, как родители начинали свои шуры-муры. Со временем я перестала бояться. Совсем. Просто временами смутно чувствовала, что не одна. Не одна в этом хаосе и странном мире. И от этого становилось чуть спокойнее.
Потом я слышала знакомые шаги и в «спокойные» ночи. Не боялась, но и не спешила выходить на разведку. И немного радовалась, что в комнату они, все-таки, не заходят.
Но однажды все-таки едва не стала заикой. Просто огромная черная фигура возникла у самого моего изголовья. Разом. Просто появилась из ниоткуда. Напоминала высокого крупного мужчину, который, совершенно не глядя на меня, прошелся мимо родительской кровати и уверенно вышел в коридор. А там он расселся. И всю оставшуюся ночь было очень тихо. Но я все равно не спала. В отличие от предков. И кто дарует этим взрослым такую сверхспособность — крепко дрыхнуть тогда, когда нужно их бодрствование?
Я стала, как в детстве, бояться остаться одна и паниковать в темноте. А он продолжал появляться снова. Я думала, что сойду с ума. То с самых сумерек, то в разгар ночи, а временами даже едва разминаясь с родителями, встающими по очереди по нужде. Последнее, кстати, меня отчего-то и веселило. Я сразу представляла себе, как мама, не имеющая привычки прикрывать туалетную дверь, сидит в клочке света, щурится сурком, а на нее лупешит это нечто. И еще неизвестно, для кого зрелище хуже.
Иногда, в солнечные и светлые дни, я думала, что этот монстр явился из самых глубин ада, потому что на земле в масштабах этой квартиры происходят мерзопакостные вещи. Что-то вроде того, что сам Князь Ада не выдержал «прекрасного»… Кстати, он ничего не делал. Ни перемещал вещей, ни оставлял страшных надписей кровью, ни даже выскакивал из-за угла, хотя я, признаться, ждала.
Просто проходился, иногда обдавая меня неприятным холодом. Правда, его становилось все больше, и это временами начинало меня раздражать. Очень неприятно, когда во сне тебе снится что-нибудь хорошее, например, а тебя выдирают из сна грузное, бестолковое присутствие.
Теперь он стал появляться и днем. Подловато, из-за угла. Как, например, сейчас. Если бы я не прошла мимо кухни, то, возможно, и не узнала бы, что он снова здесь. Будто в этой квартире я не могу быть хозяйкой, даже когда никого нет дома.
Но мне нужно идти обратно. Не стоять же целый день в коридоре. И я злюсь, беспомощно глядя по сторонам. А на самом деле мне страшно. Ноги приросли к полу, и хочется плакать. Совсем как в детстве, когда мама оставляла меня на долгие-долгие минуты одну в пустой квартире.
Мне нужно что-то сделать. Может, выбежать в подъезд и дожидаться родителей там? Да нет, я слишком легко одета — только шорты и футболка, а на улице зима. Да и не хочу выглядеть глупо в глазах соседей. А потом и родителей. Рассказу моему они, конечно, не поверят, и, чего доброго, вызовут психушку.
О том, чтобы мыть пол уже никакой речи. Я дышу, словно собираюсь уничтожить весь кислород в помещении. Словно это может хоть как-то меня спасти. Выбора нет. Надо бежать в комнату. Мимо открытой кухонной двери.
А если уже подошел к ней? Если смотрит сейчас в коридор, выглядывая меня? Боже… Я больше не могу. Чувствуя, что еще немного и сердце порвется, я, не слыша собственного топота, бросаюсь в спасительную комнату. Страх несет меня так, что я даже не заглядываю в кухню.
Две бесконечно долгие секунды, и вот я в тесноватой коробке. Кратковременная радость — я захлопываю дверь. Бестолково прижимаюсь к ней спиной и чувствую, как сердце колотится по всему телу, и очень, просто дико, жарко. Мне не хватает воздуха, и страшно, что я сейчас задохнусь.
Я чувствую на лбу пот. Оглядываюсь по сторонам, но совершенно не отмечаю в сознании, что вижу. Я в ловушке. Я никогда и никуда не денусь из этой комнаты. Я сдохну здесь от страха и от ожидания. Я совершенно не в безопасности.
Я сажусь на родительскую тахту. Свалявшееся покрывало неприятно колет голые ноги. А у меня в квартире чудище.
Я снова слышу шаги. Они отличаются от тех, которые мне привычны. Эти — медленные и негромкие. Я бы даже сказала мягкие, если могла бы что-то говорить. У самой комнате они, к моему ледяному ужасу, совсем замерли. Не свернули привычно к туалету. А остановились у самого порога. Как-то тихо и, возможно, неуверенно. Хотя мне сейчас нет никакого дела до его неуверенности.
Чего он ждет? У меня по телу начинают бегать мурашки. Кажется, дышать я начинаю с хрипом. Одно дело ночные иллюзии. Другое — столкнуться с собственным страхом при обнадеживающем свете дня.
У меня перед лицом обои. Выцветше-бордовые, с непонятным рисунком, который обычно кажется струйкой муравьев в ровном, но бесцельном движении. Сейчас же я прекрасно вижу, что это не муравьи. Абстрактный узор, совершенно лишенный всякого смысла. Ажурный, воздушный и бесперспективный. А есть ли вообще у чего-то в этом мире смысл? А есть ли эти обои? А есть ли вообще что-то? Или все нереальное?..
В момент, когда я это осознала, один страх вытеснил другой. Мне показалось, что я схожу с ума — мир растворяется вокруг меня — и это заставило забыть об обычном монстре за дверью. Как столкновение с бездной, на фоне которой все твои желания и мысли — чистая мелочь. А бездна — она страшная. И я сама подошла к ней вплотную. Из-за дурацкого монстра.
Теперь я начинаю злиться. Как человек, выбравшийся из обрыва, начинает ненавидеть того, кто его сотворил. Я ненавижу эту понятную хрень, которая испортила мне такой приятный вечер, лишенный чужого раздражения и упреков. У меня и так нечасто выпадают такие. Так какого хрена я должна сидеть и трястись осиновым листом?!
Вперед меня несет адреналин и полная вера в то, что я права. Я не буду трусить! Я не буду молчать! Я всю жизнь только это и делала, а теперь не буду!
Я дергаю дверь на себя. Наверное, в тайне надеюсь, что моя решимость рассеяла НЁХа, как в фильме. И снова впадаю в ступор, потому что он там.
Стоит у самого порога, близкий и реальный, как никто и, наверное, никогда.
Он большой. Фигурой похож на крупного мужчину, который любит заниматься спортом и тягать штанги. Покрыт короткой черной шерстью, лоснящейся на солнце, как у таксы. Лицо тоже похоже на человечье, только очень грубое, будто высеченное из камня. Глаза глубоко вдавлены в череп и теряются от этого в тени. Как у гаргульи. Только нет крыльев. Лапы с совиными когтями и спутанные волосы на голове почти до самых плеч. Зрачков у него в глазах нет, только черные склеры. И я смотрю в них. Будто собственному страху.
Он, конечно, жуткий. Но какой-то не угрожающий. Просто стоит и смотрит. Долго. Мне даже кажется, что будто и с пониманием. И медленно, будто преодолевая сопротивление воды, протягивает ко мне руку. Через ткань футболки я чувствую ее тяжесть и твердость когтей. Пытаюсь вспомнить, когда ко мне последний раз прикасались. Не помню. И потому замираю в необычном ощущении.
Он издал какой-то звук. Смутно похожий на урчание и вопрос одновременно. Что он спросил? Не знаю. Но отчего-то очень хочу ответить. А еще больше — коснуться его вместо ответа.
На взгляд шерсть его казалась мягкой, но на деле оказалась весьма грубой, как короткая щетина из лески. Его грубые мышцы напряглись от моего прикосновения. Живот пошел почти человеческими кубиками. Но удивило меня больше всего то, что у него нет пупка. Просто ровный слой темной кожи. Хотя отчего меня это удивило? Учитывая, что к человеческому виду он совершенно не относится. Но, тем не менее, то положено иметь организму мужского пола — есть…
Где-то внутри мне хочется захихикать. Не знаю, почему. Наверное, потому, что не знаю, что еще можно сделать. Но делать ведь что-то надо. Не стоять же, просто глядя на наливающийся орган.
А ведь будь он человеком, то вполне мог бы считаться красивым. Наверняка вокруг него табуном собирались бы девушки. Интересно, а будь я не-человеком, считалась бы такой?.. Да и считаюсь ли вообще?.. Но мне кажется, сейчас это не важно. Потому что в солнечном свете, преломленном балконной дверью, очень тепло, а мне уже совершенно не страшно и даже легко.
А физиология у него совсем человечья. С замиранием сердца я вижу, что член его уже совсем поднялся. Завораживает. Он смотрится темно-кожаным, с небольшим красным отливом ближе к круглой головке. Наверное, сопоставим размером с человеческим. С крупным, но человеческим.
Он опасливо сжимает мое плечо, и лапа его становится еще тяжелее. Но мне не страшно. Я любуюсь его красивым, крупным стояком и чувствую, как у самой между ног начинает тянуть. Будто все кровь неудержимым потоком хлынула туда.
Я поднимаю взгляд на его лицо. Но чужие эмоции от меня скрыты, к сожалению. А мне хочется их увидеть. Вторая его рука тянется ко мне. И боязливо ощупывает грудь. Раздается что-то вроде довольного урчания. Пальцы сжимают меня через футболку, и я чувствую, как грудь становится еще более налитой от физического воздействия. Коготь его мизинца задевает самый сосок, отчего становится неприятно, но, когда он проскальзывает вверх, затвердевшему соску становится плохо уже от его отсутствия.
Он делает шаг ближе — почти вплотную — и меня обдает его жаром. Не холодом, как обычно, а чувством телесного тепла. Меня и саму тянет ему навстречу.
Томление снизу расползается по телу, делает меня какой-то ленивой и томной. Я начинаю медленней и глубже дышать. Он, что-то ворча, сгребает в кулак футболку у меня на лопатках — она от этого натягивается до предела, облегая мое тело. Я сама вижу, как даже через лифчик и голубую ткань вперед торчат соски. И грудь сама очень чувствительна — кажется, я ощущаю каждый шовчик белья. Живот подбирается, становясь красиво-впавшим.
Его лапа оглаживает меня, ощупывает ямочку пупка, теребит впадины талии, пытается загрести плоть всею ладонью. Я вдруг думаю: понимает ли он, что на мне одежда? Вполне возможно и нет — на самом-то ничего подобного мною не замечено. Я осторожно отодвигаюсь и хватаюсь за края футболки, стягиваю ее, чувствуя, как кожа от прикосновения воздуха начинает мурашить.
Он весь двигается вверх. Мускулистые ноги, живот, плечи, грудная клетка. Это все будто немного раздувается. Нежнейшая головка чертит мне дорожку до груди. Он замирает, и его нечитаемые глаза замирают на мне. Только на мне.
Я смущена и рада одновременно. Глядя на пол — там его огромные ступни — завожу руки за спину и цепляюсь за лифчечный замок. Доведенное до автоматизма движение пальцев, и становится очень легко и очень комфортно — ткань больше не стягивает ни миллиметра кожи.
Грудь от этого чуть опускается вниз. Но ставшие почти бордовыми соски все так же уверенно глядят вперед.
Он замер. Я слышу, как отяжелело его дыхание. У него раздуваются ноздри. Я стягиваю шорты вместе с трусами. Пока раздеваюсь, не смотрю на него. И едва не заваливаюсь на бок — потеряла равновесие.
Интересно, чем он урчит? Совсем не по-кошачьи — грубее и настойчивее. Но даже так я чувствую в этом звуке удовлетворение. А становится зябковато.
Как же человек привыкает к одежде… Лишись ее, и тут же становишься слабым и неуверенным. Хотя, если подумать, что изменилось? Тело ведь так и осталось телом. Оно всегда было при тебе и то, что вдруг стало доступно другим, ничего плохого с тобой не делает.
Я выпрямляюсь и почти сразу едва не падаю — в этот раз от толчка. Не сильного, но неожиданного и резкого.
Чужое, колючее тело становится настолько близко, что больно. Вплотную. Лапы нетерпеливо загребают меня. От неожиданности я теряюсь. Он, оказывается, намного выше меня. Я дышу в плотную темную грудь, вдыхаю странный, тяжелый запах плоти и шерсти. Ощущаю его жар. Он начинает двигаться животом, потираясь об меня. И я замечаю, что его твердый стояк вжимается мне в живот. Горячий и на самом кончике скользко-влажный. А мягкие тестикулы ощущаются там, где обычно начинается резинка трусиков, если они с низкой посадкой.
Мое сердце делает кувырок. Еще никогда я не чувствовала чужого возбуждения так близко. Чужого, но направленного только на меня. Потому что причина его и есть я. От этого осознания я сама загораюсь. Подчиняюсь чужому настойчивому порыву. Оказывается, это так легко и приятно…
Мне в спину впиваются когти. Не острые, но все равно сильно. Я изгибаюсь назад, будто стараясь подставиться под нос моему монстру. Не дотянусь, конечно. Но мне все равно приятно, что он смотрит и дышит своим тяжелым дыханием. И издает свой утробный звук. По-моему, член его стал еще больше?
Я смотрю на него снизу вверх. И вижу его иным, чем буквально пару минут назад. Теперь он суровый. Каждая мышца на лице напряжена. Это почти злость. Почти, потому что я краем разума понимаю, что ему не на что сейчас злиться. Я совершенно ничему не сопротивляюсь. Он делает вдох ртом, демонстрируя острые клыки. Ровные и белые. И влажные.
Я чувствую, как между бедер у меня становится тягуче-влажно. Будто чего-то не хватает. Двигаю ими, растирая секрет. Ноги скользят очень легко, и я слышу приятный чвакающий звук. Хочется прижаться ими еще ближе, получить еще больше животного тепла. Не думая, я обнимаю темное тело. Ладонями попадаю как раз на ягодицы. Они твердые, но в то же время живые. Мне даже кажется, что немного податливые. Сжимаю и глажу его мышцы. Упругие, они покорно приминаются под моими пальцами.
В промежности толкает. В груди все горит огнем. На меня находит непонятная сладкая волна. Хочется думать, что этот монстр теперь мой, только мой, но я все же опасаюсь.
Он вдруг ревет. Громко и продолжительно. Так, что я даже пугаюсь. На мясистых губах появляется густая слюна. Он наклоняется и выдыхает прямо мне в лицо. Скалится. Я ощущаю давление на все тело, будто он хочет меня повалить. Не старается, конечно — старался бы по-настоящему, я бы давно впечаталась задом и всем остальным в пол. Но пытается подмять меня под себя.
— Подожди… подожди… — почти шепотом прошу я, надеясь, что он поймет.
Торопливо отстраняюсь, выскальзываю из крепкой хватки. Пячусь обратно в комнату, глядя в его черные, замершие глаза. Наконец, коленками упираюсь в подушку тахты. Приседаю назад, усаживаюсь на покрывало. Как могу отодвигаюсь, чтобы с ногами уместиться поперек нее, нещадно мну тяжелую ткань.
Замираю, не зная, что сказать и что сделать, чтобы позвать его. Только развожу в стороны коленки, чувствуя неприятно-холодный воздух разогретыми бедрами. А еще чувствую себя немного шлюхой. И не без темного удовольствия раздвигаю ноги еще шире.
Он подходит, возвышаясь надо мной, как скала. Надежная и сильная. Я прослеживаю это его движение. Приходится сильно задирать голову. И сердце вместе с ней поднимается к горлу. А потом разом ухается вниз, когда он грузно опускается лапами на тахту. Его лицо останавливается в самой близости от моего. Жаркое дыхание пахнет солнцем. Оно рассыпается на моей груди, отзываясь искорками мурашек. Я инстинктивно откидываюсь назад, напрягаю мышцы живота. От гулко стучащего в теле сердца трудно дышать. Приходится ловить воздух ртом, чтобы совсем не задохнуться.
Он кладет руку на левую грудь. Уже не сжимает ее, и я чувствую шершавую кожу его ладони. Кажется, на ней тоже есть мельчайшие волоски, которые теперь впиваются в голую кожу и в до боли напряженный, ставший маленьким сосок.
Ладонь стала едва заметно двигаться вверх и вниз, мягко вдавливая грудь. Я вздрогнула — внутри кольнуло и потянуло к низу живота, где уже бухало, будто сам скопилась вся кровь организма. Это такая ласка? Если да, то очень приятная.
Мне приходится приоткрыть рот, и язык сразу сохнет от разогретого воздуха. Я, уже не стесняясь — чего мне осталось стесняться? — смотрю вниз. Его напряженный член с крупной красной головкой подрагивает в такт неровному, короткому дыханию. Из нее густо натекает прозрачная жидкость, вязко спускаясь на ствол. Влажная капля растягивается и тонкой струйкой падает мне на бедро.
Я хочу его. Просто смотрю на его эрегированный орган и хочу. Чтобы он вошел в меня, чтобы оказался внутри. Хочу почувствовать его твердость и дать ему все, что он захочет. Потому что он очень красивый. И только мой.
Я осторожно тянусь к нему. Касаюсь сначала пальцами. Провожу по ровной, гладкой поверхности. Кожа очень нежная. Она будто немного стремится за моими пальцами, но при этом остается на месте. Хочется потрогать ее еще сильнее. Монстр останавливается, замирает. Потом утробно урчит и делает движение тазом вперед, навстречу мне. Я обхватываю весь ствол — мне едва хватает длины пальцев. Чувствую, что он в моим руках. Такой живой и крепкий. Я делаю осторожное движение вниз. Кожа натягивается, дергается за мной, на совершенно не мешает, на задерживает движения. За ее послушной податливостью я ощущаю настоящий огонь, скрытый в этих чреслах. Ребром ладони я ощущаю что-то нежнейшее и будто пугливое — это я прикоснулась к яичкам монстра. Они прохладнее остального тела, и кожа их еще больше морщит. Мне хочется погрузиться дальше, но монстр будто отпрянывает назад. Впрочем, тут же снова тыкается в мою ладонь. Я снова двигаюсь — уже вверх, до головки. Растираю вязкий секрет, быстро застывающий на пальцах гладкой пленкой. Снова провожу по органу. Мне хочется сжать его сильнее, стиснуть, но я не рискую. А он катастрофически приятный наощупь.
А мой монстр снова показывает зубы. Не опасно, скорее не сдержавшись. И наваливается так, что я едва не выпускаю «орудие». Теперь я прижата лопатками к тахте. Он сверху, надо мной. Своими ручищами хватает меня за сиськи и принимается их мять. Очень жадно. Сейчас это именно ручищи и именно сиськи, потому что от груди не бывает такого бесстыжего, пошлого, неприличного… и такого громадного удовольствия. Они перекатываются под чужими ненасытными пальцами, ощущаются тяжелыми и большими. Возбуждают меня саму. Я уже крепче хватаюсь за его член, даже двумя руками, щупаю, потягиваю, то сжимаю у основания, то сгребаю в ладонь головку. Она легко скользит, пачкая меня смазкой.
Он вдруг бухается на меня. Всем телом. Мне перехватывает дыхание, но едва он снова поднимается, мое тело ноет, оставшись без него. Я хватаюсь за его плечи, шею, путаюсь пальцами в жестких волосах. Он снова прижимается ко мне, но только бедрами. И сразу начинает двигаться, елозя членом по мне от бедер до самых сисек. Головка упирается прямо туда, где начинают раздваиваться ребра. Он пыхтит, шевеля мне волосы челки. Двигается все быстрее. И мне становится натурально страшно. От того, как меня лихо затягивает в ураган желания трахаться. Я теперь могу думать только о нем и ловить в фокус только его. Это слишком приятно и меня даже немного злит от того, как он задевает половые губы. Только задевает, а не двигается там по полной.
Наконец, он отстраняется, а я могу только ждать — даже слова сказать нет сил. Попросить. К моему огромному счастью, он устраивается у меня между колен, хватается за мои бедра и без жалости разводит их в стороны. Так резко, что у меня захватывает дух. Одним движением приподнимает меня вверх, так что лежу я только на лопатках и могу видеть собственный всклокоченный лобок. И раскоряченные чуть ли не на шпагат ноги. А между ними — твердый и длинный орган, прицеливающийся прямо к вагине. Он тыкается где-то рядом с клитором, и от резких, колющих нервы волн меня всю сжимает. А потом будто разрывает, и сама вагина начинает биться сильнее, чем сердце.
Он коротко двигается вперед, головка исчезает из поля моего зрения, и тут же появляется обратно. Я только после понимаю, что на секунду он был во мне. Пытаюсь припомнить ощущение. И не успеваю, потому что в этот раз он погружается уже глубже — почти на четверть. Это я уже ощущаю хорошо — стенки влагалища покорно растягиваются навстречу. А вот последующее движение чувствуется уже по полной — я наполняюсь до краев. И даже чуть больше. И это только середина его члена.
Зажмуриваюсь. И ощущаю новое движение, примерно той же силы. Следующее уже чуть медленнее, но глубже. Чувствую вдруг горячие пальцы, сжимающие и теребящие мне все еще поднятые бедра. И рефлекторно выворачиваюсь так чтобы член проскользнул ближе к лобку. Получается уже приятнее, острее. И влажнее. Это доказывает чвакающий звук. Снова подставляюсь под скользящее движение. И снова по телу плывут волны удовольствия, уже очень хорошо ощутимые.
Открываю глаза, и через муть ресниц не сразу вижу, что входит он в меня уже практически полностью. От неожиданности сжимаюсь, стенками чувствуя его внутри себя. Становится дискомфортно, я ожидаю боли.
Он замирает выпускает одно мое бедро — правое, и лапой проходится от лобка дальше по телу. Оглаживает живот, едва-едва задевая меня твердыми когтями. Через солнечное сплетение проходится к ключицам и оттуда — к шее. Пальцем попадает в яремную впадинку, где я чувствую усилившийся пульс. Кладет лапу на шею, придерживая ее. Не сжимает, просто будто очерчивает ее границы. Я сглатываю и сама не замечаю, как расслабляюсь. А он возобновляет свои движения.
Я поначалу опасаюсь, но тело мое само движется навстречу, не обращая внимания на мелкий дискомфорт. Вот уже вся кровь, несмотря на нерасполагающую позу, снова скапливается там, в промежности. Стенки податливо растягиваются, принимая в себя весь размер. До меня вдруг доходит, что именно сейчас я занимаюсь сексом.
Внутри меня влажно. Наверное, наши смазки перемешались. Он двигается, полностью и не выходя, сразу начиная толчок обратно. Я все время ощущаю его в себе. У меня все поджимается, а потом расправляется обратно. Только становится неудобно быть запрокинутой и растопыренной на весу. Поэтому я начинаю извиваться, клоня попу вниз. Как еще сообщить о том, что у меня все затекает, я не знаю.
Он послушно кладет меня обратно на диван. Спина блаженно расслабляется, принимая естественную для себя позу. Он снова скользит внутрь меня, и теперь расслабленными ногами я могу сжать его за бока. Чвакающий звук сопровождается ударами о мое тело и, вместе с тем волнами высокого, физического удовольствия. Я несмело начинаю двигаться вместе с ним — когда он толкается, тоже подаюсь вперед. Когда отстраняется — остаюсь на месте. Он наращивает ритм, и я изо всех сил стараюсь успевать.
Если приподнять немного голову, то видно, как его член мелькает и снова погружается в меня. С каждым движением все чувствительнее задевая эрогенные точки. Я снова начинаю поджиматься, но уже не от боли, а потому что хочу больше присутствия. Хотя куда уж больше. Втягиваю его в себя.
И тут он выходит. Полностью. Я ощущаю неприятную пустоту и брошенность. Смотрю на него, собираясь выразить свое недовольство. И не успеваю, потому что огромные лапы стискивают меня поперек тела. Так, будто хотят выпустить весь дух. Шеей я почти сразу чувствую жаркую влагу и твердое прикосновение зубов. Чувствительное, почти не острое. Оно подтягивает под себя плоть, заставляя кривиться в ту сторону. А от места укуса идут волны мурашек и щемящего, тянущего чувства. Гладкий язык вскоре начинает разравнивать смятую кожу. Ее засасывают внутрь себя, щекотя. А когда слишком щекотно, то уже и не щекотно. Уже какое-то другое чувство. Полного бессилия и отсутствия в этом мире.
Я неловко утыкаюсь плечом с напрочь смятое, стоящее колом покрывало — он перевернул меня на бок. Потом, не слишком ловко, на живот — ненадолго мне пережало его так, что едва не стошнило. И носом больно пропахала жгучую тряпичную борозду. У меня заслезились глаза, но вскоре этот дискомфорт утих, а он принялся мять мне ягодицы.
Они — менее чувствительные, чем сиськи. Но мне все равно приятно, что их не обделили вниманием. Он лапами раздвигает их в стороны — я чувствую движение воздуха. И сжимает с новой силой. Ему явно нравится — в такт движением раздается уже не урчание — рычание. И у меня с новой силой все внутри тяжелеет. Плюс он вдавливает мне поясницу в тахту, заставляя выгнуться вверх.
Чувствую, как по ягодице скользит горячий и влажный ствол. Упирается между. И принимается торопливо дрочить, щекотя и отдаваясь гулкими ударами в вагине.
Дышит он теперь мелко, будто только выдыхает всякий раз, когда двигается вперед. Сжимает попу по бокам так, что его член, кажется, скоро застрянет между. Но он хорошо смазан, так что движение его ничто не сковывает.
Он вдавливает меня еще и плечами вперед, и мне остается только подчиниться. А заодно расслабить спину. Он проскальзывает членом вниз, и я снова чувствую его жаркое прикосновение половыми губами. И снова он входит в меня, проскальзывая между разведенными бедрами. И как же хорошо у него это получается. Наверное, я как-то удачно лежу, потому что, по-моему, он своими движениями начинает задевать особо чувствительную точку. От которой внутри становится остро-приятно, и с каждым разом все сильнее и сильнее.
Не могу. Мне хочется большего. Я рефлекторно сжимаю мех покрывала, зарываюсь в него лицом и, не сдерживаясь, принимаюсь стонать. Стоны мои заглушает тяжелый текстиль, а значит мне можно не сдерживаться.
Тело начинает потряхивать. Уже не в продолжение его навязчивых движений, а само по себе. Будто до этого он выбивал их меня волны удовольствия, а теперь они набирают силу вне зависимости от его действий. И это так приятно… как никогда в жизни. Меня сотрясает спазмами вагины и ягодиц. Я хочу и не хочу чего-то одновременно. Скоро неизбежная разрядка. Он, будто чувствуя это, все грубее вдалбливается внутрь. Не давая замереть и хоть как-то оттянуть момент. Я совершенно осознанно сжимаю его, не хочу выпускать. Он двигается уже коротко, надрывно, сильно снизив амплитуду. Будто и не хочет выходить. Меня оглушает собственный пульс, но всем телом я чувствую чужой — его. У меня внутри отчего-то разрывает восторг. А он подгребает меня предплечьем под живот. Стискивает, притягивает еще ближе к себе. Рычит протяжно, почти отчаянно. И замирает. Я все телом ощущаю его тяжелое напряжение. А потом — резкую влагу, заливающую меня изнутри. Я с наслаждением чувствую, что это уже совсем не смазка. А он затихает, издавая протяжный выдох. Все еще находясь во мне. Все еще большой. Все еще твердый. Только что кончивший.
Я стискиваю его. Уже сознательно, стараясь резче насадиться. И с громадным удовольствием и облегчением ощущаю, как тело к том самом месте начинает дрожать, с кайфом запоминая эту спокойную твердость. Внутри себя. Меня резко расслабляет, и собственная волна так резко проходится между ног, что я дергаюсь, как под током. Все внутри горит и поет, получив, наконец, то, чего давно желало. И расслабляется, все еще догорая истомой.
У меня нет сил. Могу только дышать и слушать, как громко замедляется сердце. Нет сейчас никаких проблем. Никаких больше желаний. Только очищенный от всего кайф. И усталость от такой буйной волны. Наверное, я могла бы заснуть, если бы не его тяжелые движения.
Он выходит. Покачиваясь, неуклюже поднимается, неистово передавливая мне ноги. Я поворачиваю голову и через плечо вижу, что он, как пьяный слезает с тахты. Его опускающийся член весь покрыт вязкой белой жижей. Он тяжело дышит, как слепой, нащупывая спинку, чтобы опереться на нее.
Я уже могу подняться. Мне становится зябко: оказывается в процессе тело покрылось потом, который начал испаряться. Я сажусь, чувствуя бедрами густую слизь. И не очень приятно в промежности — ощущаю ее стенки, хотя раньше никогда о них не задумывалась. Наверное, трение оказалось все же сильноватым. Вдогонку начинает тянуть грудь — ощущается фантомное сжатие. А на ягодице, наверное, остался синяк.
Но какая же это ерунда по сравнению с той легкостью, которая плещется в моей душе. Я какая-то обновленная. Почти счастливая. Тянусь к моему замершему монстру и благодарно обнимаю. Слушаю ускоренное еще дыхание. И улыбаюсь, закрывая глаза.
