Не знаю, как это было по первому разу у вас! — у многих, насколько я знаю, не очень — а вот у меня! — рассказываю. Мне восемнадцать, мальчику моему восемнадцать, сидим, значит, мы в каком-то там кафе в центре, на улице дождь, вымокли, поэтому и зашли — обсохнуть, обогреться, чаю из ложечки из чайной попить и не более. А, нет — не тут-то было. Мальчик ко мне, левой рукой за талию, затем (как бы невзначай) чуть выше, за грудь, правую руку между ножек, замерз, говорит, зуб на зуб не попадает. “Дурак, ты чего, убери, увидят”! Как же — так он и убрал. Наоборот! — пальчиками так перебирает, перебирает — будто бы на пианино играет. Ну, ладно думаю — грейся. А вообще — чего уж — я, признаться, замерзла ни менее, а он — мой-то — такой нежный, такой тёплый. Дальше, больше. Стихи — классику. Представляете? — я ранее и не подозревала, что он у меня настолько начитанный, настолько образованный — стихи, значит, мне. В ушко — в правое.
Вот опять ты: дурак, да дурак.
Ну, скажи — объясни, что не так?!
Что там прячешь, взглянуть не даёшь.
И рукою — правой — пальчиками — всё к моей дырочке ближе и ближе подбирается.
Ой, смотри; ведь дождусь же, уснёшь.
Как уснёшь распахну одеяло.
Подивлюсь: хороша, только мало.
О, эти пальчики. Вверх вниз, вверх вниз. Они уже, уже над моей писечкой.
Вот бы выросла ты до небес.
Я забрёл бы в твой сказочный лес.
А в лесу я б не просто плутал.
Чудо холмик бы там отыскал.
Холмик. Да, да, это он. Холмик, холмик. Ещё, ещё.
Накатался бы с чудненькой горки.
Приоткрыл бы две влажные створки.
Ой, ой стыдно-то как. Да, моя писечка, мои створки уже, уже влажные. Неужели, неужели он это почувствовал? Через трусики, через штанишки.
А как вспомнил бы вдруг что нагой.
Я бы спрятался внутрь с головой.
А чуть глубже совсем горячо.
Глубже, глубже. Пожалуйста, пожалуйста.
Но с наружи я слышу: “Ещё”.
Ты не хочешь меня отпускать.
Рас дурак можно что, обижать?
И тут, о нет, я вдруг обнаруживаю — ой стыдно, стыдно-то как! — что моя рука левая удерживает руку моего дурака левую же на моей сисячке, моя рука правая удерживает руку моего мальчика правую же на моей писечке, да ещё и ножками — сжала, зажала, чтоб уж наверняка.
— Свет, а Свет.
Света, как вы поняли, это я.
— Ну, чего ещё?
Ножки расслабила, ручки моего мальчика от себя, смущаюсь.
— Свет — вот, ответь мне честно. Ответишь?
— Ну, не знаю — спрашивай.
Озирается, поблизости никого, и шепотом так, шепотом.
— У…. У тебя писька есть?
— Тьфу, ду…! Дурак — есть!
— Ооо…. Еееесть?! Покажи — покажишь?
И рукою, и пальчиками опять, опять туда, правой гладит, правой массирует, левой ремень, левой замок на джинсиках на моих расстегивает. В общем, хотите верьте хотите нет, а обнаруживаю я себя не только без джинсиков! — это бы ещё куда не шло — но ещё и без трусиков, в одной лишь футболочке, а лифчик я тогда и не носила, а футболочка моя чуть задрана, а диванчик на котором мы сидели кожаный, и моей голой, моей мокрой на этом диванчике попочке, верьте, было довольно таки скользко. И это! — заметьте — в кафе, практически в час пик, практически в центре города. Нет, сидели мы в закуточке, да и скатерть более менее прикрывала всё то, что не прикрывала футболочка, но тем не менее — ужас. А тут ещё и мой — не унимается.
— Так, Светочка, так. Джинсики твои я конфискую, трусики твои я конфискую, уж очень твои джинсики, уж очень твои трусики вкусно пахнут, не отдам.
И в рюкзак, и в рюкзак свой всё это от меня прячет.
— Отдай!
— Ладно-ладно — отдам. Вот, посмотрю только чего ты там под ними от меня прятала и отдам.
Лезет, садюга, под стол, раздвигает, паразит, мои ножки, смотрит — или не смотрит. И тут! — ну, будто бы ждал — подходит официант!
— А где ваш спутник, вы ещё чего нибудь заказывать будете?
— Я …. Он …. Сейчас — сейчас.
А он! — не знаю — то ли пальчиками, то ли язычком, то …. И ложечка, где? — где его ложечка?! О, что, что это она? — ложечка или …? Язык, язычок. Пальцы, па…. Один, ещё один. Да-да — прямо там. А так как моя попа, моя голая, моя мокрая попочка с дивана, с диванчика-то соскользнула, то и не только, оооо, не только там!!! Слушайте — я наверное кричала. И официант — и крутившаяся неподалёку официантка — и кое кто из посетителей так и норовили, так и норовили под скатерть, под столик под наш заглянуть. Так вот. Не знаю — люди — народ — не знаю, как там по первому разу было у вас! — и у вас мальчики, и у вас девочки — а мне, скажу я вам, по первому разу понравилось. И настолько, настолько мне по первому разу понравилось! — эх, где же ты моя невинность — что мне теперь окромя моего дурака! — моего-моего — обвенчались — никто уже и не нужен. И, наконец, о стихотворении. Ну, о том самом — на ушко — о том, от которого пардон я взмокла. Надо — воровать нехорошо — упомянуть этого стихотворения название надо. Наберите, загуглите пожалуйста “мирослав мир ну дурак” — там таких стихотворений много, а вышеупомянутое самое-самое из всех тамошних стихотворений приличное.
Прислано: Светочка
