У раба свое тщеславие, он желает подчиняться только величайшему из деспотов.
Оноре де Бальзак
Однажды вечером Матильда решила проверить, как широко простиралась ее власть. Она вернулась из театра с балетного спектакля и с живостью, к которой примешивалось несвойственное ей возбуждение. Опьянев от удовольствия, она заливисто хохотала, теряя власть над собой. Люк был в гостиной. Он недоумевал и волновался от внезапно возникшей ревности. Что означала эта веселость, эта несдержанность Матильды? Какая встреча вне дома вызвала такие бурные чувства? «Вне дома или в доме? Кто знает?…»
Вдруг Матильда заметила его и резко спросила:
— А ты почему здесь? И почему не пал на колени? Когда ты находишься в моем присутствии, я желаю видеть тебя только в такой позе!
Люк рухнул на колени.
Он восхищался Матильдой — ее сине-зеленым платьем, ее кошачьими руками в черных перчатках до локтя, сатиновым поясом на талии, а над ним, противу обычая, вызывающая и грозящая острым жалом сладость, два тугих полушария, обтянутых тугим корсажем, два сладострастных щита.
Резкий голос Матильды вернул его на землю.
— Принесите мне веревки и поскорее, — приказала она служанке. И когда та вернулась, рявкнула. — Ко мне, раб мой.
Люк поднялся. Матильда взяла у служанки веревку, завела руки Люка за спину и связала их. Когда она коснулась его, по телу Люка с ног до головы пробежала томная дрожь.
Матильда снова поставила его на колени.
Она медленно отступила, отстранилась от Люка. На ее устах плавала странная улыбка, понимающая и сдержанная одновременно.
Потом Матильда наклонилась и сняла туфли, выпрямилась, закинула руки за спину, расстегнула застежку платья и открыла плечи. Потом взялась за край подола и через голову сняла его. Улыбка ее еще не стала жестокой. Она была высокомерной, похотливой, зовуще-презрительной. Ее глаза словно говорили: «Смотри, вот останки постельной куклы, она превращается в женщину, освобождая свое тело, а ты наслаждайся дурацкой тряпкой!» Небрежным жестом она швырнула платье в лицо Люку.
Матильда застыла, вскинув голову. Ее плечи обнажены. Полупрозрачная комбинация образует на ее груди ажурную балюстраду, облегает ее фигуру, как тончайший дождевой занавес, похожий на голубоватую дымку. Потом она стягивает комбинацию, которая падает к ее ногам, подбирает ее и бросает в пленника.
Две получаши-гондолы бюстгальтера едва скрывают белые холмы грудей. На ней остались еще крохотные трусики и тончайшая паутина чулок.
Золотая корона волос водопадом обрушивается на ее плечи. Она на мгновение замирает, снисходительно наслаждаясь состоянием своей жертвы, которую сумела распять на кресте желания.
Ее пальцы расстегивают кнопку и открывают грудь — капитель чувственной колонны, перехваченной талией. Люку знаком каждый миллиметр этой шелковистой кожи, он не отрывает глаз от них, обожает их. Только что они были скрыты от его взгляда, и вот вырвались из своего заключения, уже ничто не может удержать их от буйного порыва к свободе — тугие перси, без опасения рвущиеся вперед, двойная арка, смелый и сказочный венец творения!
Королевский трон бедер, округлый, как морской валун, живот, сходящиеся книзу складки паха и между ними молчаливый, как оракул, таинственный рот. Она пальчиком поддевает резинку трусиков, и они вместе с чулками медленно сползают к ее ногам и вдруг отлетают в сторону, как последняя злая шутка.
Матильда начинает кружиться на месте, потягивается, поднимает руки, но ноги ее сведены вместе. Два плотно сжатых вертикальных столбика, устои живительного источника, два юных платана, живых, нервных, лишенных коры, до предела обнаженных — они влекут и пугают его, как открытая рана, как сладострастная ласка. Они ловки и стройны, гладки, как отполированный водою камень. Они жаждут ласки, но пока отказываются от нее.
Ноги тянутся кверху, наливаются плотью, раздаются в бедрах, превращаясь в две вызывающих ягодицы, разделенные глубокой бороздой.
Она совершенно обнажена, той окончательной обнаженностью, которая ничего не скрывает. Она обнажена, но не ежится и не стыдится своей наготы; она облачена в королевское одеяние красоты! Ее танец совершенен.
Люк забыл, насколько он растоптан. Его поспешный порыв угас быстро и без пользы.
Он, не отрывая взгляда, смотрит на рожденную перед ним Еву, освобожденную от панциря — она прекраснее, чем он думал. Вздымающаяся и ныряющая к его глазам грудь ошеломляет своей нежной упругостью, она жестка, как живой светящийся мрамор под ливнем и всполохами золотых волос. Он, стоя на коленях, упивается пленительной белизной, как водой живительного источника.
Матильда останавливается, на цыпочках приближается к нему, поднимает. Она подталкивает его к комнате, посреди которой на возвышении стоит ванна. Она опускается в нее и, развязав руки Люку, указывает перстом на подогреватель, на кувшин с водой, на мыло и губку.
Люк, трепеща от сдерживаемого желания, склоняется над ней. Он одевает водой тело своей возлюбленной, отжимает губку на божественные округлости, на горячую враждебную плоть — он лепит тело, грудь, полируя ее, как обессилевший скульптор, побежденный своим творением.
Перевод А. Григорьева
