А желание все возрастает…
Пьер Корнель
После того, как орбитальная станция с бешеной скоростью прокрутилась целый месяц вокруг Земли, была проведена смена экипажей. Первые «орбитанцы», как и было предусмотрено, вернулись на ракетоплане и благополучно приземлились вблизи Нью-Йорка. Восторженная встреча ожидала пионеров космоса, и самые крупные газеты, не скупясь на доллары, оспаривали друг у друга честь взять у них первое интервью.
Однако отчеты не удовлетворили любопытства уже просвещенной публики. Ученые и техники давно вычислили и рассчитали все, что могло произойти во время этого опыта, и потому все, что там произошло, было предвидено до последней секунды и было заранее известно всякому. И вскоре всем стало ясно, что этот внеземной опыт был не более, чем подтверждением чисто абстрактной теории. Орбитальная станция была собрана в пространстве. Отдельные ее части доставили на место ракеты. Единственной, так сказать, загвоздкой было то, что не прибыла ракета с оборудованием, которое должно было придать станции вращательное движение, а оно, в свою очередь, должно было компенсировать отсутствие земного тяготения и, таким образом, сделать пребывание космонавтов на станции более комфортабельным. Поэтому космонавтам пришлось целый месяц жить в состоянии невесомости. Но и это было уже всем известно. Со времен Уэллса даже дети знают, чем чревата невесомость. Бесчисленные фильмы и романы рассказали о космонавтах, которые случайно ткнув пальцем в одну стенку, тотчас оказывались у другой, или при каждом шаге подпрыгивали до потолка, как воздушный шарик.
Моя профессия журналиста толкала меня на поиски «неизвестного», «неслыханного», «незнаемого». Однако я не находил ничего, кроме стертых штампов. И тогда я пристал к одному из пассажиров орбитальной станции, надеясь выудить у него какие-нибудь пикантные подробности.
— Ну должна же была невесомость привести к каким-то необычным ситуациям! — настаивал я.
Он задумался на секунду. Я чуть не рухнул перед ним на колени. Тогда он нахмурился.
— Был, может быть, один случай… — начал он. — Но я об этом не стану рассказывать… Ни за что! Порасспросите Джона орбитальной станции Джо был простым уборщиком, так сказать, чернорабочим. Поскольку вес на станции не имел значения, он справлялся со всей работой один.
Однако Джо по возвращении на землю сразу куда-то исчез. В отличие от других пионеров космоса, которые без передышки ездили с приема на прием, Джо испарился из Нью-Йорка, не дав ни одного интервью. Впрочем, роль его была так скромна, что никто и не вздумал его расспрашивать.
— Поговорите с Джо, — повторил мой собеседник. — Только он, пожалуй, может вам рассказать кое-что забавное, а ведь вам это и нужно.
«Поговорите с Джо», — с досадой сказал мне другой пассажир орбитальной станции, когда я задал ему подобный же вопрос. «Поговорите с Джо, — повторил мне начальник станции, когда я добрался до него. — Что касается меня, то я не желаю слышать ни об этом типе, ни об его истории. Он был кошмаром нашей экспедиции».
Я был заинтригован и бросился на поиски Джо. Мне удалось отыскать его вдалеке от Нью-Йорка и автострад в маленьком городишке, где он поселился после возвращения из космоса. Джо оказался рослым парнем с округлым лицом. В его голубых глазах не былой тени недоброжелательства, наоборот, внимательный наблюдатель мог сразу определить, что хозяин их — невинная жертва, из тех, кто непременно попадает в ловушки, которые ангел Странного и Необычного расставляет простым душам. Поэтому я не стал с ним хитрить и сразу представился корреспондентом крупной газеты, мечтающей опубликовать его воспоминания. К моему вящему изумлению он наотрез отказался со мной говорить. Я настаивал. Тогда он обозлился и выставил меня за дверь. Еще более заинтригованный, я позвонил в свою редакцию. Вернувшись к Джо, я не дал ему раскрыть рта и сразу предложил за его доверительные сообщения весьма значительную сумму. Будь он один, он бы наверняка отказался, но при нашем разговоре присутствовала его жена Бетти. Мое предложение ее соблазнило, и она что-то зашептала мужу. Джо долго колебался, но в конце концов она его убедила.
Я перевел его рассказ как можно точнее, и жалею только, что не смог сохранить все красочные особенности американского народного языка.
— Впечатления, говорите? — начал Джо. — Ладно, будут вам впечатления. Я не хотел об этом рассказывать, потому что хвастаться особенно нечем, но уж если на то пошло, я-то не виноват, что так оно получилось, и раз есть люди, готовые заплатить, чтобы узнать, как все было на самом деле, не такой я дурак, чтобы отказываться от денег. Только вот что, не мастак я рассказывать, да и случай этот немного того, с заковыками.
— Валяйте, Джо! Уверен, именно такие анекдоты заинтересуют наших читателей. Не думайте обо мне и рассказывайте, как умеете.
— Ну ладно, все началось с этой выдумки Бетти, моей Бетти…
— Вашей жены?
— Да, сэр, моей жены. Она была в экспедиции горничной, вы может знаете, хотя в газетах о ней не писали. А моей невестой она стала еще до полета этой штуки, «сателлита», как они ее называли. Мы уже давно собирались пожениться. Так вот, пришла ей в голову распрекрасная мысль отпраздновать нашу свадьбу в этой штуковине. Такое только женщине может взбрести на ум, хотя поначалу мысль была вроде как мысль, не глупее другой.
Я в этом не видел никакой выгоды. Но и убытков не ожидал. Чтобы доставить Бетти удовольствие, поговорил я с боссом экспедиции — он ко мне хорошо относился. Босс не стал возражать, наоборот, ему даже это вроде понравилось. «С нами должен лететь падре, вот он вас и обвенчает, — сказал он, — а сам я, как капитан, скреплю гражданский брак, как бывает иной раз на кораблях». Похоже, все это очень его забавляло.
Значит все были согласны и решили поженить нас, когда сателлит соберут и в нем можно будет жить. Босс, наверное, думал, что это прибавит мне усердия.
Ладно. Полетели мы. Как проходил полет, мне незачем рассказывать, вы и так все знаете. Прибыли мы в назначенный уголок космоса и начали крутиться вокруг Земли посреди частей сателлита, заброшенных туда раньше нас.
Вышел я из ракеты в скафандре и принялся за работу, повторяя себе: чем раньше я закончу, тем скорее женюсь на моей Бетти и буду с ней миловаться до возвращения на Землю.
Монтаж шел быстро. Надо вам сказать, что без этой хреновины, как ее там, тяготения, работать мне было гораздо легче. Вначале, правда, голова малость кружилась, когда под ногами нет ничего, где-то там Земля, и океаны мелькают, как сумасшедшие, но мне все как следует растолковали, так что я не очень удивлялся, а потом и вовсе перестал обращать внимание. Тут еще нужно было координировать свои движения, штука, скажу вам, не простая. Там, наверху, если ты изо всех сил толкаешь железную балку, то сам кувырком отлетаешь назад, а когда завертываешь гайку, сам начинаешь вокруг нее крутиться. Но главный механик объяснил мне, как надо пользоваться реактивным пистолетом, чтобы компенсировать всякие промашки, и скоро я уже орудовал инструментами, как родными, и уже ничего не боялся.
Значит собрал я части этого сателлита вокруг себя и начал их пригонять и прилаживать. Работать без тяготения было ну просто смешно: за пять дней мы все закончили, и я даже ни капельки не устал. Конечно, мысль о нашей свадьбе прибавляла мне сил. Мне казалось, что я зарабатываю право на мою Бетти.
Всего пять дней, сэр, и ни одним больше, понадобилось, чтобы собрать сателлит. Вы знаете, какой он формы, все газеты его описывали: вроде здоровенного колеса, в котором все пассажиры сидят в ободе, конечно, достаточно большом и герметичном. Недоставало только одной детали. О ней мало говорили, но прошу заметить: как раз этот механизм должен был крутить наше колесо, как волчок. Так вот, его не оказалось. Ракета с ним не прибыла. Может, она свернула к Луне. Может, свалилась в океан. Короче: не было ее, и все!
— Ничего страшного, — сказал мне босс, когда я доложил о пропаже. — Как-нибудь обойдемся. Прожили без тяготения в ракете пять дней, и никто не жалуется. Надо только быть внимательнее. Я предупрежу экипаж.
И вот собрал он нас всех и начал рассказывать об условиях, которые бывают при этом самом отсутствии тяготения. Все его слушали вполуха, особенно я, потому что думал о Бетти. К тому же все это мы уже знали по кино и по нашим первым тренировкам. Но босс наш любил читать наставления, и многие его слова я потом припомнил. «Это принцип действия и противодействия, — примерно так говорил он. — Это математика. Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону, противоположную направлению толчка. Вы можете полететь вверх или вниз, направо или налево, потому что нет больше тяготения, чтобы вас затормозить и удержать».
Мы ему сказали, что все хорошо поняли. И тогда меня начали поздравлять и хвалить за быструю сборку сателлита. А я думал про мою Бетти и про обещания босса. Он это понял. Он человек, что надо. И вот с согласия падре он решил отпраздновать открытие станции и заодно — нашу свадьбу. Чтобы была одна торжественная церемония. Я был доволен и горд, чего уж там говорить. Мне казалось, это я сам построил свой дом для себя и моей Бетти. И какой дом! Спутник Земли, сэр. Ни много, ни мало! Вроде маленькой луны. Помнишь, Бетти, как мы все тогда радовались?
— Было бы из-за чего разводить турусы на колесах! — огрызнулась Бетти. — По мне так любой сарай лучше.
— Дай же рассказать… Разве забудешь эту свадьбу, сэр. Все вошли в сателлит. Задраили люки. Воздушная система работала хорошо. Все было прекрасно.
Все было прекрасно, но только не было тяготения.
Хватаясь за стены руками, мы кое-как доплыли до своих кают. Договорились, что соберемся через час в салоне для торжественной церемонии. Не буду говорить, как намаялся, пока переодевался. Но все же это мне удалось. Выхожу я в коридор и как раз встречаю Бетти, которая тоже вышла из своей каюты. Когда я увидел ее, сэр, я чуть не умер.
— Но почему, Джо?
Потому что она висела вверх ногами вниз головой, вцепившись в люстру! Вот какой я увидел мою Бетти, сэр, в ее наряде новобрачной, который окружал ее словно белое облако. Клянусь вам! Помнишь, Бетти?
— Это ты стоял вверх ногами! — сказала Бетти. — Думаешь, меня это тоже не потрясло?
— Нет, это она была вверх тормашками, поверьте мне, сэр. И шла по потолку, что бы она сейчас не говорила. И конечно, едва заметив меня, она начинает вопить, как резаная, и упрекать меня, что мол я не могу вести себя пристойно даже в день нашей свадьбы. Я не мог больше этого слышать. И я оттолкнулся. Я поднялся к ней. Перевернул ее, как блин на сковородке и еще одним толчком опустил ее вниз, где и следовало быть новобрачной. Но она, знаете ли, упряма. Она не хотела согласиться, что это я был в нормальном положении. Пришлось показать ей, где находится прибитый ковер, а где светильники. Наконец, она успокоилась и, цепляясь за что попало, мы добрались до салона.
А там, сэр, шло свое кино. Члены экипажа только что прибыли и никак не могли договориться, где у них верх, а где низ. Вы скажете, там была мебель. Конечно, стол и стулья были привинчены к полу, если бы не это, не знаю уж, чем бы все кончилось. Но попробуйте уговорить людей, которые потеряли голову! А тут еще этот, как его, дух противоречия, который всегда разыгрывается в таких случаях неизвестно почему! Короче, половина из них держалась на голове головами вниз и уверяла, будто они и есть нормальные. Особенно падре, — тот и слышать не хотел, чтобы перевернуться. Он орал, что в таких непристойных условиях не может дать благословения. Говорю вам, мы потеряли добрую четверть часа, пока, наконец, все не приняли более или менее прямое положение.
Но вот все устроилось, и нас обвенчали. Падре, а за ним босс произнесли свои речи о том, что мол теперь мы с Бетти соединены навечно и да пребудем вместе в радости и в горе. Не стану вспоминать, какой чудной у них был вид, когда они говорили все это и многое другое, цепляясь за стулья. И про свадебный ужин тоже нечего говорить: попробуйте-ка поесть, а главное выпить в невесомости! Но обо всем этом мы знали заранее и кое-как справились с помощью тюбиков и соломинок. Да и не об этом я хотел рассказать.
Когда мы кончили пировать, было уже поздно. Моя Бетти и я мечтали остаться одни. Остальные посмеивались и подмигивали, как это бывает на всех свадьбах на Земле. В общем, пришел час, когда все сделали вид, будто уже не обращают на нас внимания. И тогда мы с моей Бетти, цепляясь за что попало и друг за другом, удалились в нашу спальню.
Тут Джо умолк и долго сидел, вперив взгляд в пространство, словно завороженный картинками, которые всплывали в его памяти.
— Продолжайте, Джо! — взмолился я. — Главное, не смущайтесь. Рассказывайте все подряд. Весь мир жаждет воспользоваться вашим опытом.
— Да уж, опыт был, что надо! Ну вот, значит, входим мы в спальню, которую я сам убрал и приготовил. Босс сказал, чтобы я взял, что захочу, а уж в смысле комфорта на сателлите было все… Кроме тяготения!
Ладно. Вошли мы. Я запираю дверь. Я ведь человек простой! Обнимаю Бетти и начинаю ее целовать. Ведь это естественно, а? Я столько мечтал об этой минуте, и она, моя Бетти, тоже была не против. И вот мы целуемся, милуемся, и голова идет у нас кругом — вам ведь известно, как это бывает. И одной руки, мне кажется, уже мало, и я выпускаю дверную ручку, да и вы бы так сделали на моем месте.
Я уже не думал ни о чем, и Бетти тоже. Мы задыхались. Мы забылись… Мы думали, что…
Э, да что рассказывать: продолжалось это не долго, всего несколько секунд, вряд ли больше. И разбудил нас удар… Да какой! Словно меня хватили дубинкой! Я думал, башка разлетится… Какие уж тут поцелуи! Никогда не забуду лица Бетти. У нее, наверное, искры сыпались из глаз…
— У меня до сих пор зуб шатается, — сказала Бетти.
— В ту минуту, сэр, я подумал, что кто-то из приятелей сыграл с нами злую шутку. Но какая там шутка! Мы были одни. Просто в забывчивости мы чуть-чуть приподнялись на носки, как это бывает. И толчок от пола отправил нас по прямой линии к потолку, в который мы и врезались головами. Точно, как рассказал босс. Всякий толчок посылает нас в противоположном от препятствия направлении. В соответствии с правилами математики, как он говорил. Но если это случится с вами, сэр, в подобную минуту, плевать вам будет на все правила математики, это я вам гарантирую.
— Понимаю, Джо. Я вам сочувствую. Ну а дальше?
Сейчас узнаете. Погодите, на чем это я остановился?..? Ага, значит, когда я все понял, я постарался успокоиться и успокоить Бетти, которая, само собой, нервничала. Я снова обнял ее. Оперся одной рукой о потолок. Рассчитал силу толчка. Прицелился и спустился с моей Бетти точно на большое кресло. Здесь я был спокоен: кресло было крепко привинчено к полу и не могло взлететь. Отдышался я и говорю Бетти:
— Это ничего, беби, — говорю я ей. — Не волнуйся. Мы позабыли об этой чертовой невесомости. Надо только привыкнуть. Скоро мы и замечать ее не будем.
— Ох, Джо, — говорит она и хнычет. — Мне так чудно: все время надо за что-то цепляться! Так странно…
Должен сказать, сэр, я тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Какой тут комфорт? Надо вам объяснить: я ее усадил себе на колени и держал ее за талию правой рукой. А левой рукой, черт подери, мне приходилось держаться за ручку кресла, и надо было не забывать об этом, потому что иначе нам грозило новое вознесение. Я так этого боялся, что не мог по-настоящему думать о ней, моей Бетти. И она тоже: когда я пробовал ее ласкать и поддразнивать, как положено, она вся начинала дергаться, и я терял голову и уже не думал о проклятом кресле и что нужно за него держаться. Понимаете? Это, как говорили мне, два сорта совсем разных мыслей. Ну и вот! Если моя левая рука отпускала кресло, мы вдвоем взлетали в космос, а если моя правая рука пыталась погладить ее где-нибудь кроме талии, она, моя Бетти, каждый раз вспархивала с моих коленок и норовила унестись от меня куда-то под самыми невероятными углами. Поверьте, сэр, я не раз едва успевал поймать ее за волосы, за пальцы, за ноги и за кончики пальцев ног — за что только мог уцепиться. Скажу вам, это очень меня волновало и раздражало.
— Понимаю вас, Джо.
— Не думаю, что это можно понять, пока сам не испытаешь. Все эти руки, ноги и прочее, когда все выскальзывает у тебя из рук, словно ящерицы, могут вас довести до такого — ой-ей-ей! — вы себе и представить не можете. Я по характеру скромный парень, клянусь вам. Я не хотел быть с моей Бетти грубым… А ей вся эта чепуха, — вроде, даже начинала нравиться.
— Тоже мне, придумаешь! — запротестовала Бетти.
— Ничего я не придумываю. Ей это вроде было смешно. Она себе плавала в комнате, как в ванне. Она мне никак не помогала, и я один должен был делать все, а я истекал кровавым потом. Я уже испробовал все положения. Зацеплялся ногами за ножки кресла, чтобы хоть обе руки были у меня свободными, — вы представляете? С ума можно сойти! И никакого толку. Все время приходилось думать о невесомости и о Бетти, о Бетти и о невесомости, и это было выше моих сил. Я уже говорил, что мысли совсем разных планов.
— Я полагаю, на вашем месте никто бы не справился лучше вас, Джо. Продолжайте, прошу!
— Ну да, продолжалось это какое-то время со взлетами и падениями, как я вам пытался объяснить, а потом я сказал себе: хватит нежничать! Потому что нечего нам было притворяться, и мне, и моей Бетти, раз уж вам все хочется знать.
И вот, держась одной ногой или другой, я начал рукой разоблачать ее. Надо вам напомнить, что она была одета новобрачной со всеми финтифлюшками; очень ей так хотелось, несмотря на обстоятельства: платье длинное, вуаль, венчик с флердоранжем и прочее. Через минуту все эти штучки замелькали по комнате, отскакивая от стен и возвращаясь к нам, когда я их отпихивал слишком сильно, а потом начали плавать в середине. Точно помню. Ведь я оставил свет… А как же еще? В таких условиях темнота была бы слишком опасной. Так вот, все это белое и прозрачное летало туда и обратно перед лампочками, словно облачка, гонимые ветром. Как сейчас помню. Похоже было, будто солнце каждую минуту скрывается и снова появляется! Умереть от смеха! Помню, взглянул я вверх и увидел вуаль с цветочками в метре над ней, — ну в точности венец, как над ликами святых. Я прямо обалдел!
— Но это же было поэтично, Джо!
— А я разве говорю нет? Только я думал не об этом. Меня другое занимало. В ту минуту, понимаете, я хотел любой ценой добраться до постели. Я уже говорил вам, я человек интеллигентный. И я не собирался провести всю свадебную ночь в кресле. Только сначала нужно было все рассчитать из-за этой проклятой невесомости.
И вот обнял я ее покрепче. Рассчитал свой толчок… Да, да, сэр, приходилось рассчитывать, и у меня уже от этого раскалывалась голова! Я оттолкнулся от кресла и ухитрился приземлиться вместе с моей Бетти точно посреди одеял. Я уцепился за ночной столик. Осторожненько уложил мою Бетти на одеяла и сказал:
— Не шевелись, беби… главное, не шевелись! Ни одного движения! Лежи, вытянув ноги, как в море, когда ты лежишь поплавком. Только не дыши глубоко. Закрой глаза и жди меня. Сейчас я к тебе приду.
Она сделала, как я ей сказал, сэр, а сам отлетел к креслу и тоже кое-как разделся. Не хотелось мне пугать ее, сэр, даже в этих проклятых обстоятельствах — ведь она была невинная девушка!
— Подобные чувства делают вам честь, Джо. Продолжайте! — Он заколебался и на некоторое время умолк.
— Да разве такое можно рассказывать? — спросил он, наконец.
Стараясь быть как можно терпеливее, я убедил его, что можно. И он продолжил свой рассказ:
— Так вот, сэр, должен вам признаться. Когда я снял с себя все, что можно, и был голым, как червяк, и когда я увидел мою Бетти тихонечко лежащую на постели в таком же наряде, меня словно ударило электрическим током. Я потерял голову, говорю вам честно. И ни о чем другом не думая, бросился к ней. Ведь мы же обвенчались — какого еще черта?
— Понятно, Джо. Отпускаю вам все ваши прегрешения.
— Понятно-то оно, может, и понятно, но тогда это было неосторожно. Я снова забыл об этой, будь она проклята, невесомости. И снова не рассчитал свой рывок. Да по чести говоря, ничего я не рассчитывал: все было, как это, инстинктивно. И я пролетел над ней и даже ее не коснулся. Пролетел, как планер, над всем ее горячим телом, и не смог ни за что зацепиться. Она лежала в одном метре ниже меня, и я не мог до нее достать. Я врезался головой в перегородку над кроватью и отлетел к перегородке напротив. Представляете, сэр? Я думал — взорвусь от злости!
— Да, вы, наверное, были в ярости, Джо. Ничего себе, ситуация!
— Не знаю, как вы поняли мою ситуацию. Это не так-то просто. Сейчас я вам объясню, сэр, раз уж вы хотите знать все подробности.
Так вот, траектория моего полета, как мне потом объяснил математик нашего экипажа, была горизонтальной. А это значит, попросту говоря, что я летал параллельно кровати в полутора метрах над ней, от одной стенки к другой… Заметьте к тому же, что все эти горизонтальные и вертикальные, над и под — вся эта чепуха ничего не значила; там не было ни верха, ни низа, потому что не было этого сволочного тяготения. Все это я говорю, чтоб вы поняли, где была кровать, на которой моя Бетти лежала как паинька, зажмурив глазки. И я не мог думать ни о чем другом, сэр.
— Понимаю вас, Джо. Она была центром вашей Вселенной.
— Вот-вот… Значит, мотаюсь я от одной перегородки к другой, и заметьте, сэр, на этой высоте обе эти перегородки были голые и гладкие: ни одной трубы, ни одной зацепки! А это значит, для тех, кто понимает в механике, что я не мог изменить свою, как ее, траекторию… Понимаете? Я мог только летать между перегородками — и пролетел раз двадцать с лишком! — а внизу все время лежала моя Бетти, до которой было не дотянуться. Я сходил с ума!..
— Представляю себя в вашей ситуации, Джо. Как вы вышли из этого ужасного положения?
— С помощью рассуждений, сэр… Погодите, я вам все объясню. Когда мне надоело стукаться то макушкой, то пятками об эти стенки, я перестал шевелиться и начал рассуждать. И тут вроде моя скорость замедлилась.
Тот самый математик мне потом объяснил: из-за легкого торможения о воздух в нашей станции. И вот я повис на одном месте. Но это было ничуть не лучше.
— Ничуть не лучше, Джо?
— Во сто крат хуже, сэр! Послушайте и постарайтесь представить. Когда я остановился, усталый и избитый, я повис как раз над кроватью, как раз над моей Бетти, и не мог уже дотянуться ни до какой перегородки, чтобы оттолкнуться и сдвинуться с места… То есть мой центр тяжести, мой пупок оставался на месте. А все мои, как их, конечности могли шевелиться, сгибаться и разгибаться, как у паука на конце паутинки или у бабочки, пришпиленной к невидимой доске. И должен сказать, эти мои конечности дергались во все стороны, так я был взволнован. Голый, как червяк, если вы помните, я плавал пузом вниз, нет висел в этой дьявольской невесомости всего в метре с лишком над моей Бетти! Ну ладно. И что по-вашему дальше? А дальше, сэр, моя Бетти открывает глаза…
— Она открыла глаза, Джо?
— Ой господи! Если бы видели ее личико! До сих пор помню, какую рожицу она скорчила и как завопила! От ее визга я совсем потерял голову. Уверяю вас, она сразу снова зажмурилась, словно над ней повесили болванку раскаленного железа. Но мне от этого не стало легче.
— А ты думаешь, мне приятно было смотреть, как ты висишь и дрыгаешься надо мной? — возмущенно запротестовала Бетти. — Никогда бы не поверила, что такое страшилище может быть где-нибудь на Земле или даже в небесах! И похож ты был вовсе не на бабочку и не на паука, а на самого что ни на есть восьминога! И даже восьминог рядом с тобой показался бы мне человеком. Клянусь вам, сэр! Никогда ни одна девица в свою свадебную ночь… Вот уж не думала, сэр, что увижу такое кино!..
— Я, конечно, понимаю, для новобрачной это было похуже цирка. И мне было стыдно: ведь я хотел, чтобы все было по-хорошему. Но какой толк кричать «Караул»? И вот я поразмыслил и говорю ей:
— Послушай, беби. Главное сейчас: не теряй голову. Ты меня видела: вот он я. Может, не такой, как ты мечтала, но я тут не при чем. Когда я буду рядом с тобой, все уладится, вот увидишь. Это расстояние тебя обманывает и все путает, а виновата все она, проклятая невесомость. Я не могу сам никуда двинуться. Надо, чтоб ты мне помогла. Закрывай глаза, если хочешь, но делай, как я тебе скажу. Протяни руку — только потихоньку! — и схватись за край ночного столика. Он держится крепко. Когда схватишься — но не раньше! — подними вверх ногу, словно ты делаешь упражнение для живота. Поняла? И тогда я схвачусь за тебя и спущусь к тебе, и ты меня больше не увидишь, какой я сейчас.
Пришлось говорить с ней самым нежным голосом, сэр, иначе была бы истерика. Но помаленьку она успокоилась. Даже один глаз приоткрыла, только сразу снова зажмурилась. Но мне-то не этого было надо! Под конец она все же сделала, как я ее просил. Ухватилась за столик и подняла ногу вверх. Бетти у меня гибкая. Нога поднялась высоко. Я сумел ухватиться за большой палец. И вот я начал подтягиваться — или спускаться, это уж как вам угодно — вдоль ее ноги, и под конец очутился рядом с ней на постели.
Вы, может, думаете, этим все кончилось, и мы были счастливы? Как бы не так! Настоящее кино только начиналось. Прямо не знаю, сэр, как вам об этом рассказывать.
— Рассказывайте своими словами, Джо!
Я долго лежал с ней и старался не дышать. Я думал о ней. Такое представление могло испугать ее на всю жизнь, вы понимаете? Она тогда стала вся красная, а потом вся белая с головы до ног. Я ее успокаивал и ласкал потихоньку, о, совсем потихоньку, чтобы она опять разогрелась, и я ее чувствовал рядом, и под конец она осмелилась открыть глаза.
Ну что вам сказать, сэр? В эту минуту я снова потерял голову. Поймите меня. Она уже не боялась, и я решил — пора! И опять я ни о чем не подумал, себе на беду, я только это чувствовал. Не знаю, как вам еще объяснить.
— О, я прекрасно понимаю, Джо. Все очень просто.
— Просто оно, конечно, просто, да только я опять забыл про трижды проклятую невесомость, и тогда это превратилось в кошмар.
Вы, наверное, помните, как наш босс объяснял главный принцип? «Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону противоположную направлению толчка, и ничто не может вас затормозить». Говоря по-человечески, когда вы делаете толчок вперед, вас откидывает назад. Теперь-то вы поняли? Вижу, что поняли, потому что хохочете. Только понимать это на Земле, где вас прижимает свой вес, одно дело, а когда вы проводите свадебную ночь в распроклятом сателлите, — совсем другое. На Земле оно, может быть, и смешно, но там, когда вас отбрасывает словно резиновый мяч, клянусь, в этом нет ничего смешного!
— Извините меня, Джо.
— Ладно, чего уж. Значит так оно со мной и было. С первой попытки я отлетел вверх и в сторону и ударился задницей об угол потолка, да еще как пребольно! А все потому, что рванулся к Бетти со всей страстью, и меня отбросило от нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Я не мог подумать и четверти секунды. Поставьте себя на мое место.
— Я стараюсь, Джо.
— Так вот, я ни о чем не думал. Я оттолкнулся задом и спикировал на нее, как бомбардировщик. Раз, и другой, и третий — и все повторялось сначала. Меня отбрасывало, как теннисный мяч. И чем больше я нервничал, чем больше суетился, сгорая от нетерпения, тем быстрее отлетал и сильнее стукался задом об потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у меня не стала в синяках и шишках. Но все это ничего по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.
— А думаешь, мне было приятно? — вмешалась Бетти. — Если ты чувствовал себя, как мячик, то мне казалось, что я теннисная ракетка или этот, как его, батут, на котором прыгают акробаты в цирке.
— Я сходил с ума из-за тебя, Бетти. Понимаете, сэр, она все время лежала с закрытыми глазами, но по ее лицу я видел, что она все больше удивляется и ничего не понимает. Попробуйте встать, то есть лечь на ее место! Конечно, она была неопытной девушкой, но мое поведение должно было показаться ей очень странным. Дальше так продолжаться не могло. И вот, когда я накувыркался вдоволь, и понял, что одной страстью тут ничего не добьешься, и Даже наоборот. Тут нужно было думать, все время думать!
О, господи, думать в таком состоянии! Однако другого выхода не было. Когда грубая сила ничего не дает, остается рассуждать и хитрить. Но, к несчастью, рассудок это одно, а любовь совсем другое, как вы сами дальше увидите.
Так вот, я перестал мотаться между кроватью и потолком. Мне удалось зацепиться за Бетти. Отдышался я и начал обдумывать свою задачку.
— Я просто болван, — сказал я сам себе. — Ничего тут трудного нет. Главное, не терять хладнокровия, как со мной сейчас было.
— Слушай меня, беби, — говорю я ей, хорошенько продумав свой план. — То, что с нами случилось, не часто бывает, я это признаю. Но все будет в порядке, надо только немного постараться. Мы с тобой в сателлите. Тяготения больше нет. Надо приспособиться к этим условиям. Как я понимаю, у этой задачи только одно решение. Нам надо сцепиться.
— Сцепиться, Джо? — говорит она мне.
Да, сцепиться. Не беспокойся, беби. Я все обмозговал за себя и за тебя. Так вот. Ты сейчас вытянешь обе руки в стороны, словно лежишь ка спине, плавая в море. Правой рукой ты будешь держаться за шнур, который я сейчас привяжу к креслу. Поняла? Тут нет ничего мудреного. Твое дело самое простое. Ты должна держаться как можно крепче двумя руками и не думать ни о чем другом. А я уцеплюсь за твои плечи и, ты уж потерпи, если я сожму их чуть посильнее. И держись, что бы там ни случилось.
— Ох, Джо, — говорит она мне. — Не знаю, смогу ли я. Никогда не думала, что моя свадебная ночь будет вот такой.
И тут, Бетти, должен сказать, поняла, что ей надо тоже постараться. Немного найдется таких сговорчивых женщин. Она меня послушалась, сэр. Легла, как я сказал, ухватилась за конец шнура, и я даже подумал, что она похожа на маленькую девочку, которая собралась прыгать через веревочку… Она меня послушалась даже слишком быстро, сэр, потому что, как я уже говорил и не устану повторять: любовь и рассудок — вещи прямо противоположные. После того, как я продумал свой план, мне надо было подождать, чтобы мозги прочистились, а уж потом приступать к делу. Понимаете?
— Я понял вас, Джо.
— Значит, лежит она послушно и ждет терпеливо, тут уж ничего не скажешь. Ладно. Через некоторое время мы снова изготовились. Она крепко держится за два надежных якоря, а я — за ее плечи. Я уже думал, что нашел правильное решение. Так вот, сэр, я ошибался! У нас ничего не вышло.
— Как это, Джо? Ничего не вышло?
— Это было невозможно. Наш математик объяснил мне, почему, тогда я сам убедился. Сейчас и вы поймете. Ее два сжатых кулачка были вроде двух неподвижных точек. Ладно. Две точки, как он мне потом сказал, определяют прямую, ось. Ее две руки были осью. И мои руки на этой оси нисколько не делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось, все другие тела могут вокруг нее вращаться. Это геометрия. И как увидите, наши тела должны были подчиниться общему правилу.
Это была настоящая акробатика, сэр, такое увидишь только в цирке! Мы держались крепко, так что я уже не взлетал к потолку. Хорошо? Да не очень. Теперь от каждого точка все тело мое каждый раз описывало дугу вокруг оси ее вытянутых рук. Я крутил солнце и стукался пятками об стену за изголовьем кровати.
А что же моя Бетти? О, она не разжимала рук, по крайней мере, вначале. Но что еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не мог же я заставить ее лежать неподвижно, как чурка. Она тоже изгибалась и отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся в разные стороны. Представляете себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр, мы были похожи на две челюсти такого крокодила, которые закрывались и открывались и снова закрывались на какую-то долю секунды, не больше. Представляете, как это выглядело?
— Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.
— Конечно, это не могло продолжаться долго. Бетти, бедняжечка, не выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш крокодил, как раз в этот миг зевнул особенно широко, и мы оба взлетели в пространство нашей спальни.
Ох, какое это было свадебное путешествие, сэр! Головою вниз, задом кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь все время вокруг нашей общей оси, которая теперь вращалась вместе с нами, сталкивались то животами, то задницами, чтобы тут же оттолкнуться, словно нам было противно каждое соприкосновение, и ни на миг не могли прижаться друг к другу. Я мог тогда думать лишь об одном, прямо с ума сходил, дергался до изнеможения, но от этого нам было только хуже. Мы крутились уже не на турнике, а на какой-то летающей трапеции, это была уже не акробатика, а вольная борьба в воздухе, матч в трех измерениях, и я уже не знаю, что еще. Не было больше ни верха, ни низа, ничего!
Может быть, вы скажете: так это и есть решение задачи? Забыть о тяготении, о верхе и низе, забыть обо всем? Не думать о постели, о мебели, о поле и потолке, сцепиться руками и ногами и заниматься этим самым в воздухе? Можете говорить, что хотите… Мы все испробовали, сэр, уверяю вас. Но заниматься любовью в свободном пространстве, вращаясь вокруг собственного центра тяготения, — вы даже не представляете, что это такое! Все время что-нибудь не ладится. Никогда я не думал, что для этого мне нужен каждый кусочек ее тела.
Если мы держались за руки, разбегались ноги. Если ноги не разлетались, бедра куда-то проваливались, словно в пуховую перину. И даже если все было вроде на месте, то вокруг мелькали стены, мебель, светильники, и у нас до тошноты кружилась голова. Убедился на собственной шкуре, сэр. Для этого самого обязательно нужно опираться на что-нибудь прочное… Может, если бы моя Бетти была поопытнее, но чем она могла помочь тогда, бедняжечка? Она только плакала и грозилась вернуться к своей мамочке…
Мы все перепробовали, сэр. На Земле всякие мудрецы болтают о разных позах. Так вот, сэр, мы с моей Бетти в ту ночь испробовали столько поз и положений, сколько не снилось всем развратникам на нашей и на других планетах вместе взятых. Только подумаю об этом, до сих пор краснею. Черти в аду и те бы сгорели от стыда. Мы делали все, говорю я вам. Привязывались за руки. Привязывались за ноги. Один раз даже закутались в вуаль новобрачной, которая все еще плавала в воздухе. И все время что-то не получалось. И тогда нам пришла блестящая мысль. Мы забрались под кровать. Но там было слишком тесно, хуже чем сардинками в банке. Так под кроватью мы и заснули рядышком, словно малые дети, которых укачало в море, — вот как это было.
— Вот и вся моя история, сэр, раз уж вы хотели ее знать. Ничего другого не было, но и этого достаточно. Следующие ночи проходили по тому же сценарию с вариантами, но все кончалось воздушным балетом, после которого мы засыпали под кроватью измученные и побежденные. Ничего нельзя было поделать. Тогда я решил посоветоваться с господами учеными из нашего экипажа. Вначале меня слушали терпеливо и даже как бы с интересом. Они нам сочувствовали. И даже пытались помочь.
Математик объяснил мне подробно с научной точки зрения, почему и как все происходило. Физик пошел еще дальше. Он сделал мне сложный аппарат с электрическими и магнитными полями, который должен был создавать что-то вроде искусственного тяготения. Но вся беда в том, что эти поля действовали — только тогда, когда я надевал изобретенный им костюм со всякими металлическими бляшками, пряжками и пластинками, похожий на смирительную рубаху. И жарко в нем было, как в печке! Мой приятель, главный механик, присоветовал мне лишь одно: чтобы я пользовался реактивным пистолетом. Все дело в координации, говорил он мне. Я и его испробовал, но не смог добиться нужной координации.
Даже падре вмешался в это дело. Он не мог спокойно смотреть, как я убиваюсь. Однажды отозвал меня в сторонку и произнес длиннющую речь — я не все, правда, понял, потому что он все время вставлял латинские словечки, но в общем, о том, что, учитывая исключительные обстоятельства, церковь, может быть, посмотрит сквозь пальцы на всякие наши позы, которые не совсем соответствуют божеским законам. И, быть может, он заранее отпустит мне грехи, если я ему все объясню как следует. Не знаю, соответствовали наши позы или нет, знаю только, что когда я ему начал рассказывать в подробностях, — ой, что было! Он сам раз десять взлетал к потолку, как большая летучая мышь, — настолько это его разволновало. А потом погрузился в молитвы и больше уже не говорил ничего.
А со временем они начали меня избегать. Вид у них был озлобленный и оскорбленный. Я понял, что моя история бросает тень на их славную экспедицию и перестал об этом говорить. Мы с Бетти решили потерпеть до возвращения.
Джо надолго замолк, погруженный в свои мысли. Потом снова заговорил:
— Понимаете, сэр, они не могли признаться, что эта их штуковина, их сателлит, не был совершенством из совершенств во всех отношениях, как они раструбили в газетах. И вот к чему я пришел, сэр.
Когда они говорят, что это так, они все врут, могу вам поклясться, и Бетти тоже. Их сателлит, эта хреновина без тяготения, может быть, распрекрасная штука для научных наблюдений, превосходная для того, чтобы смотреть на звезды, великолепная для улавливания космических лучей, — с этим я согласен. Но что касается любви, то тут они допустили грубую и непростительную ошибку. Это последнее место в мире, какое я бы посоветовал новобрачным, разве что у них извращенные вкусы. Можете мне поверить, Джо никогда не врет. И я прошу это напечатать в вашей газете самыми крупными буквами, чтобы мой горький опыт принес хоть какую-то пользу.
— Обещаю вам, Джо.
Перевод Ф. Мендельсона
