Основано на реальных событиях.
***
Прищурив один глаз, Тони Макрей вглядывался в высокого грузного человека, подходившего к дому.
С ним была девушка, легкая и стремительная, как ветер.
— Это и есть Грегори Хоуп? — спросил Тони у старика, чинившего газонокосилку.
— Он самый, дьявол меня в зад, — ответствовал старик, пробуя пуск.
— А кто это с ним? Его дочь?
— Да вроде как. Откровенно говоря, я, мистер, не скажу вам наверняка. Вот отвечу я, допустим, «да» или «нет», а оно потом окажется наперекосяк, и будете вы думать, что…
— Давно она с ним живет?
Но старик завел газонокосилку и не слышал Тони — или делал вид, что не слышит. Тони прекратил расспросы и просто смотрел на пару, подходившую к дому.
Грегори Хоуп был типичным бизнесменом среднего возраста, прожившим и первую, и вторую молодость. Скользнув по нему, взгляд Тони переместился на его спутницу — и уже не отлипал от нее. Старик, наблюдавший за ним, ухмылялся в усы.
Девушка порывисто прильнула к Грегори, чмокнула его в щеку и убежала. И нежность, и походка ее были такими, что хотелось скулить, как от слезливого кино. Она была совсем юной и трогательно красивой, как молодняк тонконогих оленей или антилоп. Запах скошенной травы, бивший в ноздри, казалось, исходил от нее — головокружительный запах луга, юности и свежести.
— Мистер Хоуп? — спросил Тони, когда грузная фигура поравнялась с ним.
— А? Чего вам нужно?
— Я из «Уилсон Кэйбл». Вы вызывали…
— Ничего не слышу. Проклятая дрындалайка!
— Я из «Уилсон Кэйбл»! У вас что-то с антенной, и я ждал…
— Это вы из кабельной конторы? Если через час не будет работать — сменю провайдера. И никаких чаевых!
Грегори жестом пригласил за собой Тони, и тот вошел с ним в дом.
***
Этой же ночью Тони, устроившись перед монитором с бутылкой джин-тоника, просматривал вечернюю запись.
Камера, которую он пристроил в комнате Грегори, давала скверную картинку, особенно при электрическом свете, но увиденного было более чем достаточно.
Около 23.30 голоса, неразборчиво гудевшие за кадром, приблизились: Грегори вошел в комнату, а за ним и девушка. Кроме футболки, на ней ничего не было.
— … Не обращай внимания. Им с тобой, как мойщику машин с Генри Фордом, — говорил Грегори, забираясь в постель. — Ясное дело, они будут говорить, что делать машины проще, чем их мыть… Иди ко мне, жирафчик. Иди, крокодилище. Идем искры пускать.
Девушка скорчила неописуемую гримасу, отвернулась от Грегори, распустила волосы — они упали золотым всплеском почти до колен, — и сняла футболку.
Тони, видавший всякое, чуть не взвыл, увидев маленькие грудки-яблочки и передок, поросший обильной рыжеватой шерстью. Изогнувшись, чтобы Грегори не смотрел на нее, девушка юркнула к нему под одеяло. Ткнувшись носами друг в друга, они рассмеялись, и «жирафчик» облепил Грегори каскадом поцелуев, ухватив его за щеки. Тони снова заскулил.
— А Сьюзен сегодня вообще прогуляла. Представляешь? — внаглую. Ездит на мотоцикле с Ником, — говорила она, проворно целуя Грегори между слов. — Интересно, на кого я буду похожа в шлеме?
— Ты лизун. Лизун-бормотун, — гудел тот. От поцелуев его нос блестел, пуская блик прямо в камеру. — Похожа на лизуна, который надел шлем. Или на головастика. Такого кусачего, вреднючего, как крокодил, — рычал он, потому что девушка укусила его в нос. Они снова рассмеялись.
Обцеловав Грегори до ушей, девушка развернулась, и тот стал чесать ей спину.
— Лопатку, — капризно гундосила она. — Не там! Ниже… еще ниже…
— Твоя неуловимая лопатка — как Бермудский треугольник. Может, сделаем метку?
— Ыыыыы… — мычала девушка, выгибалась, как кошка. Грегори ласкал ее под одеялом.
Они еще о чем-то говорили, делая паузы на каждом слове. Потом девушка уткнулась в Грегори, закрыв глаза. На ее лице светилась улыбка, выдержать которую было еще труднее, чем сгусток рыжей шерсти на лобке.
Грегори тоже засыпал. Подняв руку, он выключил ночник, и экран погас.
Какое-то время Тони пялился туда, будто пытался что-то разглядеть. Потом отмотал назад, нашел момент, когда девушка разделась, повернувшись стыдобой прямо к камере, — и расстегнул ширинку…
***
Назавтра было еще интересней. Девушка, которую звали Айша, пришла взбудораженной, как собака с прогулки, и долго пересказывала Грегори какую-то новость, по-щенячьи заглядывая ему в глаза.
Она говорила взахлеб, путаясь и перескакивая с пятого на десятое. Речь шла о мaльчиках, о каком-то эротическом или полуэротическом впечатлении — Айша стеснялась называть вещи своими именами, и Тони было непонятно, что к чему.
Слушая, Грегори сел в кресло и усадил ее к себе на колени. Айша продолжала говорить, а он снял с нее футболку, оголив сосочки (было видно, как они припухли), распустил ее неописуемые волосы и стал причесывать их, как заправская мaмaша. Тони заскрипел зубами…
Потом Грегори провел рукой по ее телу. Айша вскочила.
— Я сейчас. На минутку в душ, — сказала она, сверкнув глазами.
— В душ? Ты уже там была.
— Ну… — голая Айша умопомрачительно выгнулась.
— Айша!
Грегори спокойно смотрел на нее.
— Иди сюда. Иди. Не бойся, — говорил он, и Айша медленно подходила к нему, нагнув голову. — Ну чего ты? Ну что за стесняшки такие? Иди сюда…
Он снова усадил ее к себе на колени и обхватил, как виолончель — одной рукой за грудь, другой между ног. Айша стиснула их, но тут же отпустила, и те растопырились, открыв Грегори полный доступ к пушистым створкам.
Впившись в подлокотники, Тони смотрел, как пальцы Грегори раскрывают и массируют розовую сердцевинку, поблескивавшую клейкими нитями. Айша зажмурилась, откинув голову на плечо Грегори.
Тот ласкал ее точными, уверенными движениями опытного массажиста. Время от времени он целовал Айшу в щеку и приговаривал что-то, чего Тони не слышал.
Вдруг ее бедра подбросило вверх, как от удара током.
— А теперь на кроватку. Давай, давай, жирафчик, — сказал Грегори. Айша вскочила, глядя на него безумными глазами, и прыгнула в постель. Грегори подлез к ее ногам.
— Давай, давай, — говорил он, и Айша раскорячилась, подставив ему промежность. Грегори, большой и грузный, как бегемот, ткнулся туда, вытянув руки вперед, к соскам. Айша зажмурилась, сжала губы и тоненько запищала. Щеки ее смешно наморщились, будто она удерживала писк в себе, а тот рвался из нее против воли.
Тони поежился: со стороны казалось, что огромный зверь повалил беззащитную лань и пожирает ее заживо. Сходство усиливалось плачущим воем Айши, который наконец прорвался наружу. Минуту или две она хныкала и колотилась под Грегори, пока не обмякла, как тряпичная кукла.
Грегори вытер рот одеялом и примостился к ней.
— Ну, ну, — бормотал он и целовал ее в висок. Айша упрямо жмурила глаза, не решясь их открыть. — Крокодильчик мой, свиненок-визгунчик… Тебе ведь было хорошо?
Айша быстро и часто кивала головой, не открывая глаз.
Грегори долго гладил ее. Потом выключил свет.
***
Каждый вечер Айша раздевалась, и Грегори ласкал ее перед сном. Спала она всегда голышом, уткнувшись в Грегори, а тот сгребал ее, как плюшевого мишку.
Их ласки балансировали на грани невинной возни и сексуальных игр, изредка переходя ее — когда Айша возбуждалась, и Грегори терзал ей гениталии, чтобы она кончила.
Но чаще он просто чесал ей спинку и бока, как хрюшке, или легонько скользил по всему телу кончиками ногтей, или дул в щекотные места. Особенно Айша любила, когда Грегори скреб ей кожу вокруг ануса. Она становилась на четвереньки, раскорячивала ягодицы, сверкая волосатой стыдобой прямо в камеру, кусала подушку и урчала от наслаждения. В этих ласках, судя по всему, не было ничего сексуального, но Тони засмотрел до дыр именно эти куски, и именно от них его агрегат покрылся багровыми ссадинами.
Айша и Грегори много целовались. Как правило, это были детские «телячьи нежности», доходившие со стороны отчаянно ласковой Айши до умопомрачительных экстазов. В такие моменты Грегори успокаивал ее, легонько поглаживая по бедрам, и говорил что-нибудь забавное и отвлекающее. Тони никогда не видел, чтобы тот первым возбуждал Айшу. Грегори не раздевался догола, и Тони ни разу не замечал у него никаких признаков эрекции.
Однажды они обсуждали какое-то романтическое переживание Айши, и та попросила Грегори научить ее целоваться.
— Лизун-облизун! Уж тебя-то учить? Ты сама кого угодно залижешь до смерти! — смеялся Грегори.
— Неее. Ну ты же понимаешь — хочу по-настоящему. Чтобы Джереми думал, что я взрослая и все умею…
Грегори хотел что-то сказать, но вздохнул и притянул Айшу к себе.
— Смотри. Вначале легонько кусаешь губами, вот так… Не слюнявь сразу, ты что! Убери язык, одними губами… Легче, легче, не все сразу… А теперь всасывайся понемногу, как присоска…
Он целовал и инструктировал ее, не прерывая поцелуя. Потом замолчал.
Потрясенный Тони смотрел на самый головокружительный поцелуй, который он видел в своей жизни: голая Айша, запрокинув голову и обхватив Грегори в своей манере — ладошками за щеки — неистово влизывалась в него, подвывая от страсти. Тонкое тело ее гнулось, ноги обвились вокруг Грегори…
Тот дотянулся до ее гениталий, и через две минуты Айша била пятками по кровати. Грегори еще долго вибрировал в ней, а потом целовал Айшу в глаза и виски, успокаивая после пережитого.
В тот вечер они больше не говорили, и Грегори вскоре выключил свет.
Айша удивительно общалась с ним — так, как общаются с любимыми родителям маленькие дети, доверяя им самое сокровенное. Они обзывали друг друга всякими смешными прозвищами, дразнились и баловались, устраивая борьбу и подушечные бои. Тони никогда не видел, чтобы они ссорились или хотя бы дулись друг на друга. Это была какая-то необыкновенная интимность, которая не вписывалась ни в какие рамки. В дистиллированной чистоте их отношений было что-то извращенное, какой-то надрыв, вызывавший жгучую зависть Тони.
— Все подтвердилось, босс, — позвонил он на второе утро. — Петтинг, кунилингус… Она раздевается перед ним догола…
— А секс?
— Только оральный. На мой взгляд, босс, этого вполне достаточно для…
— Продолжайте наблюдение. Мне нужно, чтобы он ее трахнул. Ясно?
— Да, босс.
И Тони продолжал свои изнурительные дежурства, помногу раз пересматривая каждую запись. Он привык к ним, как к наркоте, и ночами шептал во сне с горечью — «Айша», и с ненавистью — «старый пердун».
***
На третьей неделе, так и не дождавшись секса, босс приказал Тони прекратить слежку.
Отснятые материалы были предоставлены полиции, и к Грегори направили офицеров, которые предъявили ему обвинение и взяли его под домашний арест. Айшу отдали под опеку социальных служб.
Босс торопил, и уже на следующей неделе было назначено первое слушание суда.
В тот день, когда Айшу должны были увести от Грегори, Тони разыскал ее в кафе. Она еще ни о чем не знала и весело щебетала с подругами (на ее фоне они казались блеклыми, как выцветшие фотографии).
Минут десять или больше Тони наблюдал за ней. Она вызывала в нем странное чувство: глядя на нее, становилось пронзительно грустно, будто Тони боялся, что эти ломкие линии сейчас сдует в никуда, и они смешаются с мировым хаосом. Он вдруг понял секрет ее красоты: плавные контуры лица и фигуры были разбавлены едва заметными неправильностями — слишком длинными ногами, слишком большим ртом, слишком ассиметричными глазами и бровями. В сочетании с правильным овалом лица, с воздушной пластикой фигуры, будто не имевшей веса, все это было, как горчинка в драгоценном вине, без которой оно казалось бы сладким, и только.
Подружки упорхнули, и Тони подсел к ней.
— Привет!
— Привет. Мы знакомы?
Айша всматривалась в него.
Золотистое мерцание янтарных, как у кошки, глаз парализовало Тони. Он никогда не пасовал перед слабым полом, но сейчас чувствовал, что ни разум, ни голос не слушаются его.
Все же он выдавил из себя:
— Пока еще нет. Но это никогда не поздно сделать, не находишь? Хе-хе… Меня зовут Тони.
— А я Айша. — Она выжидательно глядела на него.
— Я знаю… («Дурак, дурак, ну зачем полез на рожон? «) Айша, мы можем поговорить?
— Мы вроде и так говорим, нет?
— Ну… ну да, говорим, но я имел в виду… давай пройдемся вот здесь, у шкoлы?
— Ну давай.
Они вышли. Тони все время ощущал парализующие флюиды янтарных глаз, и никак не мог собраться с мыслями.
— Айша…
— Да?
— Я знаю, ты живешь у Грегори Хоупа…
Айша остановилась.
— И что?
«Он тебе не пара», «ты имеешь право на свою жизнь», «ты должна выбирать»…
Все заготовленные фразы разом вылетели из головы.
Тони раскрыл рот, запнулся, глотнул воздуха…
— Ничего. Забудь.
— Что случилось? — кричала Айша ему вдогонку. Тони шел, не оборачиваясь, с твердым намерением завтра же уехать на Гавайи.
Тревога, посеянная странным парнем, знавшим про нее и Хоупа, вызвала у Айши недоброе предчувствие, на которое легче и естественней легла беда, ждавшая ее дома.
***
— Слово предоставляется обвиняемому. Грегори Дэниел Хоуп, встаньте. Вам есть, что сказать суду?
Грегори грузно поднялся. Как и всегда, он сохранял спокойствие, сдобренное налетом иронии, только сейчас в ней чувствовалась горечь:
— Что я могу сказать, дамы и господа? Я знал, что это так кончится. Знал, что мой конкурент Бад Хоркхэймер доберется до меня, чтобы свести со мной счеты. Конечно, он воспользовался моим самым слабым…
— Протестую! Личное отношение обвиняемого к мистеру Хоркхэймеру не имеет никакого касательства к делу!
— Протест принят. Мистер Хоуп, постарайтесь не переходить на личности посторонних лиц.
— Прошу прощения, ваша честь. Поскольку суть дела не имеет к делу никакого касательства, мне остается только рассказать вам одну занятную историю.
Это было давно. Я делал пожертвования приюту святого Франциска, штат Калифорния, и мне показывали местных одаренных детей. Знаете, такая обязаловка, когда нужно поскучать два часа, погладить по головке слюнявых карапузов, сказать про их каракули — «вау, как красиво» — и ты свободен.
И там была такая длинная, нескладная девчонка — жердь еще та, ходит, как сваи вбивает. И смотрит волчонком. А я волчат люблю, сам волчонком был.
Ну-ну, спрашиваю, а у тебя что?
А чего вы спрашиваете, говорит она. Ведь вам неинтересно.
Ого, думаю. И говорю: теперь уже интересно.
Почему, спрашивает. Потому что ты сама по себе интересная, говорю.
А тут монашка подбегает, вся такая озабоченная: извините, говорит, она у нас сложная девочка, со странностями. Очень хорошо, говорю, я таких люблю, сам сложный. Неправда, говорит девчонка. Если бы ты был сложный — ты послал бы сестру Беатрису нахрен и побежал со мной к океану.
Так мы познакомились. И, знаете, все святых малевали, или там цветочки, или гипсовую всякую фиготень, а она — портреты и карикатуры, и так похоже — ну просто вау! Сестру Беатрису изобразила верхом на метле, — а та и впрямь на ведьму смахивала сильней, чем на святую. Ну как такую девчонку любить?..
Подружились мы. Я специально к ней приезжал, вначале раз в неделю, потом чаще. Подарки ей возил, естественно. И мы таки сбегали с ней к океану, как она хотела, и там носились, как два бешеных мустанга, поднимая брызги до небес — небось сам святой Франциск отряхивался, как пес. И ей за это ничего не было, потому что я хоть и придурок, но богатый, и денежки мои приюту важней, чем строптивую паршивку поставить на место.
И, конечно, я стал заговаривать
о том, чтобы ее из приюта забрать да отдать в нормальный колледж, где детям не забивают голову грехами, которых те еще не успели наделать. Но мне сказали, что для этого кто-то, то есть я, должен оформить над ней опеку. Она были круглой сиротой, родители умерли черт-те когда, и, кроме монашек, у нее никого не было.
А мне делать этого было никак нельзя, потому что в одном из моих контрактов было черным по белому указано: недействителен в случае появления отпрысков или подочепчных. Когда я его подписывал, я думал, естественно, что в ближайшую сотню лет Бог милует меня от этой напасти. Как видно, обхитрил меня бородатый.
Но и я был не промах. Поговорил я душевно с матушкой Урсулой, где-то припугнул, где-то подмазал — и дело было в шляпе. Айша продолжала числиться в приюте и ходить в приютскую шкoлу, но переехала ко мне. Потом я пристроил ее в один колледж, который тоже стоял на моих денежках… Да, кстати, ваша честь: заявляю, что ответственность за обе незаконные сделки лежит всецело на мне, и матушка Урсула вкупе с директором упомянутого колледжа здесь ни при чем, ибо поддались запугиванию и угрозам с моей преступной стороны.
У меня Айша прожила шесть лет. Я относился и отношусь к ней, как к дочери, и мамой клянусь, что не делал с ней ничего недозволенного. У меня все. Спасибо за внимание!
— Слово предоставляется обвинению…
— Ваша честь! Обвинение располагает неопровержимыми доказательствами виновности обвиняемого в преступлении, которое он цинично отрицает: в растлении и совращении несовершеннолетней Айши Эминдес. Это многочисленные фото-видеосвидетельства, на которых запечатлены моменты интимой близости обвиняемого с потерпевшей. На фотографиях, сделанных профессиональными детективами, зафиксированы чувственные поцелуи и объятия обвиняемого и Айши Эминдес. Учитывая количество и тяжесть фотоулик, департаментом полиции Беверли Хиллс было удоволетворено наше ходатайство по установке в доме обвиняемого скрытой камеры, которую выполнил частный детектив Энтони Макрей. Записи, сделанные с помощью этой камеры, представляют следствию картины столь откровенные и циничные, что это превосходит всякое, даже самое извращенное воображение…
В зале зашумели. Грегори спокойно сидел на своем месте, глядя на судью, и только невесело хмыкнул, увидев на экране самого себя, делающего кунилингус Айше.
Кое-как восстановив тишину в зале, судья сказал:
— Слово предоставляется защите.
— Ваша честь, мы располагаем доказательством безусловной правдивости последних заявлений обвиняемого. Это документ конфиденциального характера, но в интересах следствия обвиняемый согласился обнародовать его. Позволите зачитать?
— Читайте.
— Выписка из медицинской карты пациента Грегори Дэниела Хоупа, клиника Хортона, Беверли-Хиллс, сделанная семь лет назад. Заключение доктора Даррелла: острая эректильная дисфункция…
В зале зашумели еще громче. Энтони по-прежнему спокойно смотрел в зал, хоть уголки его губ подрагивали, складываясь в подобие горькой улыбки.
На пике всеобщего волнения судья возгласил:
— Введите потерпевшую в зал!
Воцарилась тишина. Скрипнула дверь — и Энтони схватился за сердце.
В сопровождении офицеров в зал вошло высокое существо с кричаще-голубыми волосами, обрезанными ниже ушей. Его лицо и шея сверху донизу были изрисованы сердечками и надписями «Я люблю Грега».
— Айша! Что ты наделала? — сдавленным голосом крикнул Грегори.
— Привет, Грег! Я это сделала им назло! Чтобы они не думали, что ты меня только за красоту любишь…
— Обвиняемый и потерпевшая, ведите себя пристойно! — прикрикнул судья, ударив молотоком по столу. — Вам предоставят слово. Айша Эминдес, вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
— Клянусь! — вызывающе крикнуло голубоголовое существо.
— Айша Эминдес, совершал ли некто Грегори Хоуп по отношению к вам действия сексуального характера?
— Грег трахал меня и будет трахать, чтобы вы тут в своих судах не напостановляли, ясно вам? — звенел дерзкий голосок. — Потому что он меня любит, и потому что он мужик, не то что вы все!..
Грегори закрыл глаза.
***
Ночью Тони снова пристроился к монитору. Дело было закрыто, но на всякий случай он проверил камеру…
И не поверил своим глазам.
— Как ты сюда попала? — хрипел Грегори.
— А! Дерево, забор, окно. Сто раз так делала, — бодрилась Айша, повиснув у него на шее.
У нее уже не было голубых волос — под ними прятались ее собственные, стянутые в тугой узел. Тони облегченно вздохнул.
— Что ты натворила!
— А что? Пусть знают… Глупо получилось, да? — ее голос задрожал.
— Я не про то… Что ты натворила! Тебя поймают, увезут от меня, — повторял Грегори, трогая и целуя ее изрисованный лоб. — Иди смой сейчас же…
— Не смывается, — сообщило существо, и тут же разревелось, уткнувшись в Грегори.
Они покачивались, обнявшись. Потом стали целоваться. Тони еще не видел, чтобы Грегори так целовал Айшу — отчаянно, с силой и надрывом. Она ревела, сморщив щеки то ли в улыбке, то ли то ли в гримасе плача.
Потом Грегори раздел ее и, повалив ее в постель, обслюнявил с головы до ног. Динамики заполнились пыхтеньем, всхлипыванием и стонами.
Затем он вдруг стащил с себя пижаму и трусы, оголив розовую задницу. Айша вскрикнула.
— Вот так… вот так… — хрипло бормотал он, массируя ей гениталии, и потом вдавился туда массивной тушей. Задница стала ходить ходуном — вначале медленно, затем все быстрее, и в конце — быстро-быстро, как маховик паровоза.
С каждым ударом из Айши вырывался писк; чем быстрее молотилась задница — тем пронзительней пищала Айша. Казалось, звук вылетал прямо из ее вытаращенных глаз, удивленно сверливших потолок.
Грегори взревел, как медведь, и рухнул — не на Айшу, а рядом, чтобы ее не придавить, и тут же стал гладить ее перепачканную стыдобу. Пальцы его влезли в сердцевинку и завибрировали, хлюпая кровью. Айше много не надо было — взвизгнув несколько раз, она захрипела и забилась, брыкая ногами.
Грегори подвывал ей, долго, долго мучая окровавленные гениталии. Потом размазал кровь по лицу и по телу Айши, оставив на ней багровые полосы.
— Как это?… Что это было?
— Они накаркали. Вот теперь я и вправду тебя соблазнил.
— Что?
— Ты стала женщиной.
Айша с силой обняла Грегори, и они завозились в постели, как звери, всхлипывая от смеха и слез.
— Может быть, мы сейчас сделали ребеночка, — сказала Айша. — Так же, как мои мама и папа когда-то сделали меня.
Грегори вдруг подскочил.
— Что такое?
— Ничего. Одна мысль…
— Ты скажешь мне?
— Пока нет. Боюсь накаркать… Кстати, а ведь нас до сих пор снимают?
— Чччерт…
Тони показалось, что Грегори сейчас увидит его сквозь монитор, и он поспешно закрыл программу.
***
— Ваша честь! За неделю, истекшую со времени первого заседания, у защиты появился новый аргумент, кардинально меняющий дело в пользу обвиняемого. По его просьбе нами был сделан запрос в архив приюта святого Франциска. Нам удалось достать оригиналы документов, подтверждающих, что Айша Эминдес родилась 16 ноября 19… года. Таким образом, полгода назад ей исполнилось восемнадцать лет. Все снимки и видеозаписи, представленные следствию, были сделаны после этого времени.
В зале поднялся гул. Судья постучал молотком.
— Ни обвиняемый, ни сама Айша Эминдес не знали, сколько ей лет. Кроме того, три дня назад Грегори Хоуп, воспользовавшись своим правом посещать церковь, находясь под домашним арестом, обвенчался с Айшей Эминдес в…
Гул достиг предела, и судья крикнул:
— Тишина в зале!..
Через десять минут присяжные объявили вердикт:
— На вопрос «виновен ли в содержании ребенка без оформления опеки» ответ — «виновен». На вопрос «виновен ли в подкупе с целью оформления третьего лица в незаконном статусе» ответ — «виновен». На вопрос «виновен ли в растлении несовершеннолетней» ответ — «невиновен».
Зал взорвался криками. Кое-как восстановив тишину, судья зачитал приговор:
— За незаконное содержание ребенка без оформления опеки и подкуп с целью оформления третьего лица в незаконном статусе обвиняемый Грегори Дэниел Хоуп приговаривается к трем месяцам тюрьмы с возможностью замены штрафом в размере, предусмотренном законодательством штата Калифорния. Также суд открывает новое дело: «Калифорния против Бада Хоркхэймера» по обвинению в клевете…
***
Отойдя в сторону, Тони смотрел на оправданного Грегори, на разрисованную Айшу, непрерывно висящую на нем, как обезьянка, и на толпу репортеров, обступившую их со всех сторон.
Потом вздохнул и пошел домой.
Его ждала ночь, джин-тоник и записи, треклятые записи, которые тот незаконно скопировал себе на флешку.
